Стингрей в Зазеркалье - Мэдисон Стингрей

Я ощущала невероятную свободу, могла двигаться, как хотела, танцевать, не думая о том, что мне нужно правильно и выразительно петь. Впервые я оказалась полностью погружена в свою музыку. Это был момент откровения, когда я вдруг ощутила, что мои песни по-настоящему хороши.

Но я была все еще в процессе поиска себя как сценического исполнителя. За спиной у меня были самые профессиональные и классные музыканты, а вокал мой (если только не мешали, конечно, технические проблемы) становился все сильнее и увереннее. Но неуверенность по-прежнему сохранялась, и мне еще нужно было учиться тому бесстрашию, которым обладали на сцене мои друзья.

Кстати, о друзьях. Американский альбом БГ вышел в свет[86], и почти все его время уходило на бесконечное общение с прессой. Представьте себе: я, наконец, в Советском Союзе, а он на другом конце света! Я слушала его песни каждый день, стараясь убедить себя в том, что он по-прежнему здесь, в этой заснеженной стране, где я прыгаю на кровати и плачу о своем лучшем друге, который еще не так давно почти все время был рядом со мной. Одна песня – заглавная Radio Silence – просто не выходила у меня из головы. С ее помощью я переносилась в самые отдаленные уголки памяти, туда, где не было времени и расстояния, и где мы вдвоем, как прежде, по темным улочкам вместе идем домой. Она также напоминала мне о моей панк-молодости, когда в бесконечных брожениях по клубам мы толкались друг о друга, танцуя под свежие хиты «новой волны». Песня Бориса звучала отвязно и безрассудно, но в то же время в ней были столь характерные для него глубина и вдумчивость. Сидя в наушниках, я подпевала его голосу, и чем дальше, тем больше меня охватывала ностальгия. Похоже, что в Америке Борис нашел свою Страну Чудес, просто от моей ее отделяли полмира. Но он оставался и здесь – своей музыкой, такой же живой и такой же харизматичный, как прежде. Теперь же свою музыку делала и я.

Одним из моих новых знакомых стал Боб Эзрин[87], знаменитый канадский продюсер с умными глазами.

– Джоанна, Pink Floyd выступают в Москве. Тебе не нужны билеты?

– Ну да, – ответила я почти равнодушно. Большим поклонником Pink Floyd я не была, музыки их почти не знала, но знала, что мои друзья-рокеры группу обожают и нередко вплетают элементы ее музыки в свою собственную. Мне дали пресс-проходку в «Олимпийский», с которой я могла ходить по всему огромному залу, проникать за кулисы и фотографировать, где и сколько хотела. К сожалению, большая часть моих друзей были в это время за границей, как это случалось все чаще и чаще, но я сумела провести на концерт Алекса Кана. Прекрасно помню, как я стояла прямо перед сценой и в свете сверкающих прожекторов фотографировала Дэвида Гилмора. Звук был просто невероятный, грандиозное шоу противоречило всем законам рациональности, в том числе и гравитации. За спиной музыкантов был установлен огромный овальный экран, на который на протяжении всего концерта проецировалась головокружительная видеографика. Над головами зрителей летала огромная свинья из папье-маше, и тысячи людей просто плакали от восторга. Я и не представляла, что у Pink Floyd в России столько поклонников.

Большая часть песен была мне не знакома, но, когда Дэвид Гилмор завел прямо у меня над головой очередное гитарное соло, я поняла, что попалась, как мелкая рыбешка, заглотившая крючок рыбака. Любимой моей стала Another Brick in the Wall – в ней сочетались и величие, и бунт, и, носясь по залу с фотоаппаратом в руках, я чувствовала, что и сама хочу делать такую музыку.

– Энергия, музыка – ВАУ! – прокричал мне в ухо Алекс, когда мы продирались сквозь толпу после концерта. – Что скажешь?

– Я тоже так буду играть, – прокричала я ему в ответ, уклоняясь от кучки фанов в кожаных куртках и с подведенными глазами.

– Так?! – Не веря своим ушам, остановился пораженный Алекс. – Ты хочешь сказать, что будешь играть, как они? Не слишком ли много ты на себя берешь? Этому надо долго учиться.

– Ты что, не слышал? – говорю я, беря его под руку и протискиваясь к выходу. – I don’t need no education![88]

В Лос-Анджелесе я начала работать с Фредом Уайсманом. Мы добились встречи с мэром города Томом Брэдли и начали продвигать идею сделать Ленинград и Лос-Анджелес городами-побратимами, а также всячески уговаривали его расширить арт-обмен с Советским Союзом. Я не уставала удивляться, насколько весело и интересно мне было работать с человеком намного меня старше, в памяти которого были события, случившиеся за десятилетия до моего рождения. Несмотря на солидный возраст и мудрость Фред был одним из самых беспечных и беззаботных людей, которых я только встречала в жизни. Он весь состоял, казалось, из молодого сердца и детских шуточек – сочетание, которое порождало живость и спонтанность. Никогда невозможно было предвидеть, что он выдаст в следующий момент.

– Поехали в Россию, – вдруг заявляет он мне в один прекрасный день, когда мы сидели напротив друг друга за столом, перебирая фотографии разных работ художников.

– Конечно, поехали! – я хоть и удивлена, но сразу соглашаюсь. – Все художники вас знают и с удовольствием покажут вам и свое искусство, и город.

– Ну и отлично, – говорит он. – Я заказываю свой частный самолет.

– Что вы сказали? – не верю своим ушам. – Частный самолет?!

Устроившись со всем комфортом на мягком кожаном диване в салоне самолета и грызя «сникерс», я не хотела и думать, что после всего этого мне еще придется летать «Аэрофлотом». Взлета я даже не заметила. Рядом с Фредом сидели его будущая жена – реставратор живописи Билли Майлем – и ее племянник Шон. А напротив меня расположился куратор Фонда Фредерика Уайсмана Генри Хопкинс. Когда самолет выровнялся, Фред подошел к нам с корзиной конфет. Он включил фильм, мы поудобнее устроились перед экраном и стали смотреть. И вдруг в нас с Шоном непонятно откуда полетели бусинки M&M’s. Мы удивленно обернулись и увидели за спиной у себя раскрасневшегося от хохота Фреда, швырявшего в наши изумленные лица конфеты. С ним всегда нужно было быть настороже.

По дороге в Ленинград мы остановились в Миннеаполисе – Фред хотел показать мне открытый им при Университете штата Миннесота Музей искусств Фонда Фредерика Уайсмана. И Фред, и Билли были родом из Миннеаполиса. Познакомившись с музеем, мы пообедали, после чего сотрудники музея предложили нам частный тур по дому и студии Принса «Пейсли Парк»[89]. Повезли нас в огромном передвижном доме-фургоне, хрустальная люстра которого тревожно позвякивала на каждом повороте и ухабе дороги. «Склад», как его называли наши провожатые, представлял собой внушительных размеров комплекс звукозаписывающих студий и концертных залов, составленных вместе в единый дворец-паззл. Помню бесчисленное количество мотоциклов, картин, скульптур, музыкальных инструментов. По всем стенам были развешены костюмы Принса, а попадавшиеся нам время от времени манекены были явно сделаны в соответствии с телосложением звезды.