Париж - Эдвард Резерфорд

Во второй половине 1940 года Луиза пребывала в недоумении. Прежде всего потому, что после прекрасной весны и внезапного, пугающего месяца войны все как будто пришло в норму.

У Франции по-прежнему было французское правительство: сам маршал Петен, герой прошлой войны, уже на девятом десятке, но в полном здравии. Франция отважно оборонялась и потеряла в боях сто тысяч человек. Подобно Польше, Бельгии, Голландии, она не устояла перед немецким блицкригом. Если маршал Петен обращается к ним как к гражданам Франции и просит оказывать содействие оккупантам, кто будет спорить? Да и альтернативы не было.

Верно, из Лондона звучал настойчивый, хотя и одинокий голос де Голля. Но на практике ему нечего было предложить. Британская армия совершенно обессилела после попыток сопротивляться немцам и торопливо укрылась у себя на острове. Только узкий Ла-Манш спас Британию от поражения одновременно с Францией. Но и ее черед настанет уже скоро.

Тем временем немцы не стали лишать Францию чести. Французскому правительству во главе с Петеном было позволено остаться у власти… с определенными оговорками.

Сам Петен базировался к югу от Парижа, в городке Виши – популярном курорте с термальными водами. К зоне, подконтрольной Виши, отошли Средиземноморское побережье, Прованс, Южная Франция, гористый Лимузен и соседняя с ним Овернь в самом центре страны. Но весь север Франции, то есть практически все земли, расположенные примерно между долиной Луары до Ла-Манша, а также Атлантическое побережье от границы с Испанией до Бордо, устья Луары и Бретани, были оккупированы немецкими войсками, а содержались за счет французского правительства. Технически оно же и контролировало эти северные и западные регионы, порядок и закон там поддерживались французской полицией. Однако присутствие гитлеровских войск служило постоянным напоминанием о том, что Франция подчиняется германскому сюзерену.

Тем не менее Луиза не могла не признать, что, по крайней мере пока, немцы вели себя сдержанно. Разумеется, они заняли несколько зданий: люфтваффе расположилось в очаровательном Люксембургском дворце, Геринг предпочел поселиться в «Рице», где, как скоро услышала Луиза, нередко наряжался в шелковые и атласные платья и надевал драгоценности, хотя имел вкус не к мужчинам, а к женщинам и их ему регулярно поставляли прямо в гостиничный номер. Другие немецкие генералы подыскали себе частные особняки. Было понятно, что оккупационным войскам был дан простой приказ: не раздражайте местное население и развлекайтесь как хотите.

Что до парижан, то после первоначального массового бегства город снова стал наполняться. Жизнь должна продолжаться – так им сказал сам патриот Петен. Для многих представителей старой армии, монархистского правого крыла и кое-кого из буржуазии, кто, как и Петен, никогда не испытывал особой любви к демократии, новый режим оказался не так уж плох. Что касалось лагеря левых, то коммунистам Москва приказала сотрудничать с немцами, поскольку после подписания нового пакта Гитлер был новым союзником России.

Как и предсказывал Тома Гаскон, Гитлер приехал в Париж на несколько часов в одно из воскресений июня и узнал, что не сможет подняться на Эйфелеву башню из-за повреждения тросов. Никто не знал, кто сломал лифты. Ходили слухи, будто за этим стояли какие-то люди из Маки, но район старых трущоб умел хранить молчание. Никто и никогда не докопается до истины в этом происшествии.

Луизе нужно было решать, что делать.

План она составила еще до рождения малыша. Растить ребенка в борделе она не хотела, поэтому нашла скромную, но приятную квартиру неподалеку, напротив Музея искусств и ремесел, и наняла няню. Ребенок в этой квартире жил, а Луиза проводила там все свободное время. Своими апартаментами на улице Монморанси она продолжала пользоваться как рабочим кабинетом для управления заведением.

Луиза подсчитала, что к десятилетию мальчика расплатится со всеми долгами и накопит достаточно средств, чтобы отойти от дел и даже отложить приличную сумму в качестве наследства сыну. Таков был ее план.

Она назвала ребенка старинным французским именем Эсме, которое означало «обожаемый». Ему предстояло получить все то, чего была лишена Луиза: его появление в этом мире было желанным, мать никогда его не покинет и он всегда будет знать, что любим.

Когда она впервые упомянула Шарли о своей беременности, то откровенно рассказала о своих намерениях.

– Я выбрала тебя отцом своего ребенка, – сказала она, – но хочу родить его только для себя. Ты абсолютно свободен. Я сама обеспечу его.

Она гордилась тем, что могла сказать так, и твердо решила, что никто, даже Шарли, не разлучит ее с сыном. И у нее было еще одно условие.

– Я не хочу, чтобы твой отец и мачеха знали об Эсме. Пусть это будет нашей с тобой тайной. Пообещай мне это.

Шарли это требование показалось странным, но он согласился. Все остальное он принял довольно легко. Хотя Луиза так и не рассказала ему правду о своем происхождении, он догадывался, что для нее сын чрезвычайно важен. Большинство мужчин, полагал он, были бы только рады, если бы с них сняли ответственность за незаконнорожденного ребенка. Все же ему хотелось сделать что-то для своего сына. Он не считал это каким-то особенно добродетельным поступком со своей стороны – легко быть щедрым, если ты богат.

– Ты можешь навещать нас, – сказала Луиза, – только никогда не пытайся забрать у меня сына.

Она все продумала, но германской оккупации не предвидела.

Что же теперь делать? Луиза не имела ни малейшего желания привечать в своем заведении приспешников Гитлера. Может, закрыть дело прямо сейчас? Удастся ли ей продать его во время оккупации?

Июль еще не закончился, когда один неожиданный телефонный звонок еще больше усложнил положение Луизы. Это была Коко Шанель. Несколько лет назад великая законодательница мод решила жить в роскошном номере отеля «Риц» и теперь звонила оттуда.

– Хотела сообщить вам, Луиза, что «Риц» буквально кишит германским высшим командованием. Я сказала им всем, что вы – мой друг и что «Приглашение к путешествию» – лучшее заведение в Париже.

– О…

– У них полно денег.

– Знаю.

Среди французов это уже стало больным вопросом. Деньги, которые Франция выплачивала Германии на содержание оккупационных властей, пересчитывались в германские марки по очень невыгодному для французов курсу. В результате оккупанты могли позволить себе в Париже любую роскошь.

– Я сказала им, что вам можно доверять, – продолжала Коко. – Не подведите меня.

И повесила трубку.

Когда Шарли поведал отцу и Мари, чего он хочет, Роланд счел идею нереальной.

– Нет никакой организации, к которой можно было бы присоединиться, – напомнил он.

– Значит, надо ее создать.

– Жаль, что мы потеряли столько людей, – сказал виконт.

Речь шла не только о ста тысячах, убитых в мае и июне. К моменту окончания военных действий немцы захватили в плен миллион французских солдат. Даже те войска, которые были эвакуированы в Дюнкерке, Британия, не зная, что с ними делать, затем отправила обратно во Францию, и бо́льшая их часть тоже в конце концов оказалась в немецких лагерях для военнопленных.