Дом правительства. Сага о русской революции - Юрий Слезкин

Выход «Дороги на Океан» стал чрезвычайным литературным событием. «Новый мир» организовал двухдневную дискуссию в ноябре 1935 года, не дожидаясь конца журнальной публикации, а в мае 1936-го президиум правления Союза писателей провел официальное обсуждение (первое подобное обсуждение в своей истории). «Литературная газета» назвала «Дорогу на Океан» большой победой «не только Леонова, но и всей советской литературы». Роман хвалили за размах, смелость, мастерство и преданность социализму. Но большинство критиков заключили, что автору не удалось достичь поставленных целей: создать достойный образ героя нового времени и написать роман, достойный классиков[1314].

«Может, конечно, и тема любви, семьи и т. д. и т. п. стать не боковой, а центральной темой, – писал Иван Виноградов. – Но для этого необходимо найти типичный конфликт, показать и здесь большую, основную для нашей эпохи тему, тему борьбы за социалистический строй мыслей и чувств, за социалистические отношения». Если Курилов – человекогора, то все в нем должно быть большим и значительным, чем бы он ни болел. Его любовь, писала Елена Усиевич, должна быть достойна жизнелюбивого большевика; его ненависть, писал Алексей Селивановский, должна быть достойна бдительного чекиста. А вместо этого, писал В. Перцов, «Курилов получился очень одинокий, грустный вдовец, смертельно больной человек с несбывшейся любовью». Все соглашались с Горьким, что «мрачная и злая тень Достоевского» исказила ткань романа. Социалистический реализм знаменовал собой возврат к классикам, а возврат к классикам, по словам Виноградова, означал «ориентацию не на упадочное, внешне-усложненное, но внутренне-бедное искусство, а на искусство расцвета, на искусство классическое». В этом смысле Достоевский не классик, а «Дорога на Океан» слишком многим обязана Достоевскому, чтобы быть подлинно фаустианской[1315].

По всеобщему мнению, роковой ошибкой Леонова было решение написать трагедию. Его убеждение, что зрелость класса проявляется в трагедии, верно в отношении других господствующих классов, но никак не приложимо к пролетариату. Критик И. Гринберг подвел итог обсуждению, встав на защиту Курилова против Леонова:

В этом – решение проблемы бессмертия. «Революция изменяет вопрос о смерти, – сказал Шкловский на президиуме правления в мае 1936 года. – Роман неверен потому, что он решает, как уже говорили, новые положения старыми приемами». С ним согласился Михаил Левидов: «Умирать хорошо может каждый приличный человек. Но только в нашей эпохе и социальной среде создаются объективные условия, облегчающие хорошую смерть»[1317].

* * *

«Дорога на Океан» не смогла показать хорошую смерть. Не смогла тем более явно, что незадолго до ее публикации советские читатели получили наглядный пример того, как выглядит хорошая смерть и хорошая книга о смерти. 17 марта 1935 года в «Правде» вышла статья Кольцова о мало кому известном тридцатилетнем писателе:

Александр Серафимович у постели Николая Островского

Кольцов описывает жизнь писателя Островского, не отделяя ее от жизни его героя, Павла Корчагина: мятежная юность, Гражданская война, социалистическая стройка, комсомольская работа и, наконец, болезнь, паралич, слепота и авторство как свидетельство. Жизнь Островского и Корчагина необычайна, а потому типична. «Так велико обаяние борьбы, – заключает Кольцов, – так непреодолима убедительность общей дружной работы, что слепые, параличные, неизлечимо больные бойцы сопутствуют походу и героически рвутся в первые ряды»[1319].