Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Американская пресса, обычно более либерально настроенная, чем европейская, в оценках Корнилова резко разделилась, однако тоже выражала гораздо меньше сочувствия Керенскому, чем раньше. Его стали считать обманувшим надежды американцев слабым лидером, которого приняли за сильного. У «ультраконсерватора генерала Корнилова» как спасителя России появились свои поклонники в Вашингтоне. Но в принципе администрации Вильсона было не до России. Американцам самим не хватало всего — транспорта, торгового флота, оружия, денег, — и они обеспечивали сначала самих себя и западных партнеров. Россия же с нараставшим хаосом все более отходила на периферию американской политики[1991].

Правда, в России появилась миссия Красного Креста, полагаю, самая удивительная миссия в его истории. Из 24 ее участников только 5 человек были врачами, двое — медицинскими исследователями, зато все имели воинские звания — от лейтенанта до подполковника. Руководитель миссии Томпсон был директором Федерального резервного банка Нью-Йорка (фактически — Госбанка), крупным акционером контролируемого Рокфеллером «Чейз банка», финансовым партнером Гуггенхаймов и Моргана. Остальные были либо основателями и партнерами, либо представителями высшего менеджмента таких уолл-стритовских корпораций, как «Чейз Нэшнл Банк», «Нэшнл Сити Банк», «Лиггертт энд Майерс Тобако», «Маккенн Ко», Свифт энд Ко» и так далее. Финансовые возможности миссии были фактически неограниченными. «Эта миссия фактически был миссией финансистов Уолл-стрита, которые должны были повлиять или на Керенского, или на большевиков, проложив себе путь к контролю над российским рынком и ресурсами, — писал американский исследователь Саттон. — Никакие другие соображения не объясняют действий миссии…»

Томпсон роскошно жил в Петрограде, но реально осуществил в России при Временном правительстве только два крупных проекта: американской пропаганды и поддержки «Займа русской свободы». Поддержка неправительственных организаций приобретала американский размах. Почти сразу Томпсон встретился с Брешко-Брешковской и секретарем Керенского Давидом Владимировичем Соскисом и предложил 2 миллиона долларов для создания Комитета гражданского образования, чтобы тот «мог иметь собственную прессу и нанять штат лекторов, а также использовать кинематографические средства обучения». По словам Соскиса, «пакет в 50 000 рублей» был передан Брешко-Брешковской со словами:

— Это Вам для того, чтобы тратить, как Вам будет угодно.

Еще 2,1 млн. рублей были переведены на банковский счет[1992]. На эти деньги были «основаны газеты, закуплена типография и открыто несколько бюро новостей, кроме того, организованы солдатские клубы, которые снабжались газетами и книгами»[1993]. Вильямс констатировал: «Комитет Брешковской стал политическим и разведывательным звеном, с помощью которого миллион Томпсона должен был превратиться в газеты, информационное бюро со штатными выездными агитаторами и прочие пропагандистские органы, выступавшие в поддержку Керенского и за продолжение войны под лозунгом защиты отечества»[1994]. Томпсон также убедил банк Дж. П. Моргана подписаться на Заем Свободы, активно агитировал за него как блестящую инвестиционную возможность.

Итак, у Керенского и его сторонников были все основания рассматривать Корнилова как исключительно сильного соперника в борьбе за власть, пользовавшегося широкой поддержкой в правых кругах внутри страны и политической опорой за рубежом. С Корниловым связывали свои надежды и те силы — особенно заметные в офицерском корпусе, которые продолжали разделять монархические взгляды. Им не хватало только знамени. Полагаю, что опасения появления такого знамени в лице низвергнутого императора были главной причиной, подвигнувшей Керенского к мысли выслать царскую семью подальше от столицы и Ставки — в Сибирь, в Тобольск. «Встревоженное монархическими происками и боясь какого-либо ответного взрыва слева, правительство отправило 1 августа Николая Романова с семьей в Тобольск»[1995], — констатировал Троцкий.

Керенский еще 11 июля сообщил Николаю II о вероятном отъезде его семьи — на юг, «ввиду близости Царского Села от неспокойной столицы»[1996]. Узники воспрянули духом: казалось, что мечта о Ливадии вскоре станет явью. Керенский соврал. 28 июля семья императора узнала, что отправляют их не в Крым, а «в один из дальних губернских городов в трех или четырех днях пути на восток». Керенский в мемуарах подтверждал, что именно он предложил Тобольск как новое место жительства. «Ни Совет, ни кто-либо еще об этом не знали».

30 июля отметили 13-летие Алексея, ходили к обедне и к молебну, прикладывались к специально для этого случая доставленной во дворец иконе Знаменской Божьей Матери. «Во дворце с утра 31 июля шла энергичная упаковка вещей. Порядок отъезда бывшей царской семьи разрабатывался местными исполнительными органами при участии А. Ф. Керенского». Вещи на грузовиках к ночи были отправлены на станцию Александровская[1997].

«Приготовления к отъезду велись в обстановке полной секретности, поскольку любое сообщение о нем могло повести к непредвиденным осложнениям, — рассказывал Керенский. — О них сообщили даже не всем членам Временного правительства. По сути дела, лишь 5 или 6 человек в Петрограде знали о том, что происходит…

Около 11 часов вечера, после завершения заседания Временного правительства, я отправился в Царское Село, чтобы самому проследить за отъездом царя в Тобольск… Стали выносить багаж и грузить в автомашины. Все мы были почти на пределе. Перед самым отъездом Николаю II разрешили повидаться с братом — великим князем Михаилом». Керенский не дал им поговорить наедине.

«Встреча братьев состоялась около полуночи в кабинете царя. Оба казались очень взволнованными. Тягостные воспоминания о недавнем прошлом, видимо, удручали обоих. Довольно долго они молчали, а затем возник какой-то случайный, малозначащий разговор… Они стояли друг перед другом, не в силах сосредоточиться на чем-либо, время от времени хватаясь за руку другого или за пуговицу мундира.

— Могу ли я видеть детей? — обратился ко мне великий князь.

— К сожалению, я вынужден вам отказать, — ответил я. — Не в моей власти продлить долее вашу встречу.

— Ну что ж, — сказал великий князь брату. — Обними их за меня.