«Пена дней» и другие истории - Борис Виан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пошевеливайтесь! – закричал я хозяину. – У меня свидание с Бетти Хаттон.
– Я вам тогда приготовлю немного льда, чтобы освежиться, – ответил мужчина в том же духе. – Две секунды – и все готово. Постарайтесь, чтобы ей было не больно: стрелки на брюках острые как бритва.
– Так это я буду сидеть у нее на коленях, – сказал я.
– А я сзади тоже прогладил.
Хватит. Посмеялись. Этот был прямая противоположность тому, из забегаловки. Этот перегибал палку. Я ждал, не думая ни о чем, – ни о чем другом, кроме белой девочки.
Я знал, где ее можно найти. Одна из никовских завлекалок жила совсем рядом. Я ее отвозил домой раз в неделю. Эта девчонка была настоящим доходным местом, Нику с ней повезло.
Я все-таки зашел на пять минут к чистильщику обуви.
IX
Она открыла мне дверь, сонно потирая глаза.
– Привет! – сказал я. – Одна?
– За кого ты меня принимаешь?
– За свою подружку, – сказал я. – Войти-то можно?
– Конечно.
– Я не вовремя?
– Одеваться я могу и при тебе, – ответила она. – Правда?
– Ну, с этим ты можешь не торопиться.
Она прищурившись посмотрела на меня и откинула назад прядь волос, упавшую на глаза.
– Что тебе надо? – спросила она. – В такое время я тебя здесь вижу впервые.
– Хотел тебя повидать.
Я положил шляпу на стол и уселся рядом.
– А ты ничего, – похвалил я.
– Ты отлично знаешь, какая я из себя. Ничего нового.
– Вполне сносно, – добавил я.
– Ты сегодня какой-то странный, Дэн.
– Тебе что, не нравится? – спросил я.
– Не нравится? Что?
– Что я пришел…
– Я бы хотела знать, зачем ты пришел.
– Да брось ты ломаться! – сказал я.
Она была рукой подать, и я притянул ее к себе. Она даже не пыталась запахнуть свой пеньюар или как-то посопротивляться.
– Дэн, ты все-таки странный тип, – сказала она.
– Почему?
– У Ника о тебе ничего не знают…
– А что должны обо мне знать?
Она ответила не сразу: хорошая пауза для расстегивания лифчика. Ей, наверное, было лет девятнадцать. Не больше. У Ника – одна свежатинка.
– Откуда ты?
– Оттуда… – сказал я, махнув куда-то рукой.
– Чикаго?
– Ага.
– Странно, – прошептала она. – Они всегда надираются до того, как к нам лезть. Можно подумать, что без этого смелости не хватает.
– Вы ведь их сами заряжаете, – сказал я.
– Когда они нам нравятся, то нет, – кокетливо отозвалась она, подвигаясь ко мне.
Я сидел за столом, и ее груди болтались у меня перед носом. Прямо напрашивались на поцелуи. Длилось это минут пять. Глаза ее были закрыты, а надушенная плоть терлась о мои губы. Я расстегнул под пеньюаром прозрачный лифчик и собирался уже раздеть ее полностью, но она меня опередила. На ее голом загорелом животе не было ни волоска.
– Ты странный… – повторила она, отодвигаясь. – Что, так и будешь сидеть на столе?
– А ты откуда? – спросил я в свою очередь.
– Из Бруклина.
Она засмеялась и потянула меня за руки.
– Я не буду тебе рассказывать, что родилась в пребогатом доме к югу от Центрального парка.
– Мне и не надо это рассказывать. Скажи мне лучше, ты в форме?
Она потянулась.
– Ничего.
Я снял куртку, она растянулась на кровати. Я снял ботинки и все остальное. Она закурила сигарету, глядя на меня краем глаза. Я уже собирался к ней приступить, но она остановила меня.
– Виски на кухне.
– Я его не пью, – ответил я. – Не так часто.
У меня во рту еще оставался привкус виски, выпитого час назад.
– По-моему, сейчас бы это тебе не помешало, – усмехнулась она.
Я хорошо понимал, куда она при этом смотрела.
– Не беспокойся, – сказал я. – Когда надо, заработает.
– Я подумала, что тебе нужно подзаправиться, – сказала она.
– Бак полный.
– Тогда иди сюда…
Она опустила руку и затушила сигарету в пепельнице, стоящей на ковре. Я подошел и лег рядом с ней. В течение нескольких минут я ласкал ее. Она молчала и на меня не смотрела.
Тут я уже всерьез задумался о том, что со мной могло случиться. Я попробовал целовать все ее тело. Обычно на меня это хорошо действует, даже несмотря на усталость.
Хоть бы хны.
Я настойчиво продолжал, чувствуя, что мои поцелуи начинают ее будоражить. Ее голый живот был теплым и упругим, как слива, позолоченная на солнце.
Внезапно я отпрянул: от нее настойчиво и отчетливо пахло мылом.
К черту. Уж лучше спать со стиральной машиной.
Я приподнялся и встал. Ее руки были заложены за голову. Голова повернута в сторону. Чуть улыбающийся рот с белыми зубами. Ногти цвета бычьей крови прижимались к ладоням. Грудь ритмично волновалась.
Почувствовав, что я собираюсь уходить, она резко села:
– Дэн, в чем дело?
– Ни в чем.
– Останься со мной.
– Нет.
– Почему? Дэн… я тебя прошу.
– Ты была права, – сказал я. – Я не могу. Это не из-за тебя. Я хотел в этом убедиться и вот, к несчастью, убедился.
– Дэн! Я тебя прошу. Ты меня уже так завел…
– Ну ладно, – буркнул я. – Ложись. Сейчас все уладим.
Она вытянулась, я примостился рядом и сделал все, что мог. Ничего приятного в этом не было, но, в конце концов, случается попадать и не в такие переделки. Эта, по крайней мере, была чистой. Через какое-то время ее тело напряглось и раскрылось. Она сжала, потом разжала руки и осталась лежать на спине. Ублаженная и размякшая.
– Дэн… – прошептала она. – Милый.
– Ну как?
– Дэн… я очень-очень это люблю.
– Я за тебя очень рад, – сказал я.
– Тебе было не очень противно? Дэн?
– Ну, – шепнул я, – что это, что на лошадей ставить…
– Дэн, ты – настоящая скотина… но ты мне это еще сделаешь?
– Не вижу в этом никакой пользы. По-моему, результат надежд не оправдал.
– А по-моему, оправдал, – сказала она. – Ну а что касается тебя, то мне все равно.
– Со своей стороны, я думаю абсолютно то же самое. Я пришел к тебе, чтобы выяснить, могу ли я еще. Все было достаточно убедительно. Я не могу.
– Ты меня вполне удовлетворяешь.
– Спасибо. Ты уже пробовала спать с женщиной? Мне кажется, что это как раз для тебя.
– Ну… Я бы попробовала, – сказала она. – Ты думаешь, что это будет точно так же?
– Для меня, вне всякого сомнения.
– Не психуй, Дэн. Ведь есть медицинские средства.
– Глупости, – сказал я. – Ты представляешь… В моем возрасте?
Я заметил, что наш разговор принимал более дружеский характер, чем я ожидал. Забавно. Может быть, женщины любят импотентов. Настоящий мужчина их всегда немного пугает. Они, наверное, боятся всевозможных увечий. А