Без боя не сдамся - Дина Рид

– Вы меня не понимаете, уважаемый, – спокойно ответил ему гортанный. – Мы этот участок арендовали, деньги перечислили местной администрации. Договор имеется. Так что я в курсе: прав на эту землю у вас нет. И никакой суд вы не выиграете.

– Есть Высший, Божий суд.

– Мне с этим проще, батюшка, я – атеист, – хмыкнул режиссёр. – Так что всего хорошего!

Если бы отец Георгий не развернулся и не окликнул Алёшу, тот бы бросился с кулаками на мерзкую рожу – сил сдерживаться больше не было. Но, будто почувствовав, игумен дёрнул его за рукав и повторил:

– Алексей! Мы уходим!

Не говоря ни слова, настоятель и послушник прошли метров сто, поднимая ботинками дорожную пыль, а потом прорвало самого игумена. Позабыв о христианской терпимости, он принялся сокрушаться, размахивая руками:

– Ох, Алёша, Алёша! Ничего святого у них нет! Видел, ироды какие? Поперёк всего деньги стоят. Курдюков, председатель, тоже молодец! Я давно прошу его этот участок скиту продать. И архиерей обещал средства выделить. Но председатель решил по-другому деньги зарабатывать: арендой… Каково, а? Разврат развели, вертеп. Ни стыда, ни совести!

Алёша даже не кивал, всё глубже погружаясь в свои мысли. Отец Георгий продолжал роптать:

– Ты подумай, Алёша! Ладно, эти мужики прожжённые, но девушка там, а? Девочка же совсем. А одета как? Голая считай разлеглась перед камерами, бельё нижнее напоказ. И чем занимается! Срам! Будто матери у неё нет. Я не знаю. Или чему её мать учила, что она вот так абы с кем блудить. И опять же ради чего? Ради денег. Верно говорил, истинно верно Иоанн Златоуст, что от «мирских песен бывает много вреда, развращения и других зол… Где поются срамные песни, туда стекаются демоны…» И души всех людей этих явно демонам подчиняются. Боже мой! И сегодня приедет митрополит. В первый раз! Да он разгонит наш скит с такими-то соседями. Как пить дать, разгонит… А этих не остановить. Хоть бы Господь покарал их, что ли. Вот кто геенны огненной достоин… Огнём очистились бы… прости, что скажу…

Алёша встал как вкопанный.

– Ты чего, Алексей? – спросил отец Георгий.

– Вёдра забыл. Вернусь, – непослушным языком солгал Алёша.

– Иди, иди, – вздохнул настоятель и, сгорбившись, поплёлся к скиту.

Алёша повернул обратно, а в ушах звучали обрывки фраз наставника: «Голая разлеглась перед камерами… её мать учила… блудить ради денег», – и регулярные, чтоб не забылись, слова отца: «Мать – шлюха… шлюха… шлюха…» В голове всё гудело и плавилось.

В сценарии слово «поцелуй» казалось забавным, а на деле Машу выворачивало от настойчивых приставаний Марка. В душе было невозможно скверно. Волшебство вчерашней ночи оказалось втоптанным ею самой в омерзительную грязь. Вместо тонкого, нежного юноши её губы теперь лобызал развратный ловелас. Впрочем, она сама позволила – хотела же врезать пощёчину, но сдержалась. Почему? Она не ответила бы. За отвратительной сценой начался настоящий кошмар – когда Маша встала с мятой травы, в паре метров увидела белое, как полотно, лицо Алёши. Застыв, он смотрел на неё с таким ужасом, как если бы она превратилась в рогатого дьявола с копытами и хвостом.

Маша не выдержала, убежала к кемперу. Что она могла сказать? Как оправдаться? Маша спряталась за фургоном, проклиная день, когда прельстившись деньгами и «началом карьеры кинозвезды», согласилась сюда приехать.

До её ушей донёсся разговор батюшки и Юнуса. Режиссёр вёл себя возмутительно, Лёня ещё зачем-то вклинился… Несолоно хлебавши, священник и Алёша покинули съёмочную площадку, а Маша отошла к водопаду. Плеснула водой в горящее от стыда лицо, да только стук в висках и мутный жар было не унять.

«Через пять минут продолжим!» – крикнул режиссёр, отрывая её от тяжких мыслей. «Так больше продолжаться не может!» – решила Маша. Она приблизилась к развалившимся в матерчатых креслах Юнусу и Марку.

– Эй, – окликнула их она. – Вы слышали, что сказал священник. Может, вам всё равно, а мне нет. Я не буду сниматься здесь.

Режиссёр с удивлением вскинул брови, но тут же ответил жёстко:

– Мария, не зарывайся! Ты сбрендила или перегрелась? Где скажу, там и будешь работать.

– Здесь не-бу-ду, – упрямо повторила Маша. – Вам пейзажей мало? Ищите другое место.

– Не тебе решать, где и что мне снимать.

– Где угодно, но только не возле скита.

– Ты думаешь, что одну смазливую мордашку нельзя заменить другой? – От возмущения режиссёр даже привстал.

– Значит, меняйте.

– Тогда, дорогая, заплатишь неустойку.

Маша стояла на своём:

– Я всё сказала.

Краем глаза она увидела Юркин силуэт возле Лёниного, но ей было не до них. Маша развернулась и быстро пошла в сторону леса. Марк откинулся в соседнем кресле и процедил сквозь зубы режиссёру:

– Ну? Ты хочешь, чтобы мы всё снимали заново?

– И что?! Ты мне предлагаешь побегать за этой шалавой? – вскипел Юнус. – Да эта девка готова ноги раздвигать перед кем угодно и где угодно, как все они…

– Как видишь, эта не готова.

– Цену себе набивает.

– Не думаю. Пока поп сюда не припёрся, всё шло как по маслу. Может, она верующая?

Режиссёр гомерически расхохотался:

– Верующая?! Тогда я – папа римский.

– Короче, не важно, – тоном, не терпящим возражений, заявил певец. – Я хочу её. Возвращай.

* * *

Маша долго шла по тропинке, свернула в чащу, пока наконец не остановилась, никем не видимая. Провалиться бы под землю, исчезнуть, забыться. У водопада, где снимался клип, загромыхала музыка. Маша приникла лбом к тёплой коре дерева. Век бы не слышать этот противный голос и дешёвую мелодию!

Но побыть одной Маше не удалось – из-за высоких кустов фундука выступил Алексей. По-бычьи налитой взгляд не предвещал ничего хорошего. Не зная, как вести себя, она неловко сказала:

– Здравствуй.

Послушник промолчал. Одёрнув коротенький сарафан, будто стремясь пониже натянуть красный подол, Маша снова заговорила:

– Вот. Мой отдых закончился, теперь клип снимаем…

– Я видел, что вы творите, – грубо перебил он, – разврат. Вертеп устроили!

– Да какой вертеп… просто съёмки, – промямлила она, не решаясь посмотреть ему в глаза.

– А ты просто шлюха? – зло спросил он.

«Как?.. Я же… Я не…» – У Маши в голове помутилось от возмущения. Да, ей было стыдно, стыдно как никогда в жизни. Но казалось: стоит признаться, насколько мерзко самой от всего происходящего, и она добровольно станет в один ряд с пропитыми проститутками, предлагающими себя на трассах, с развратными девицами с порносайтов… Хотя Алексей уже приравнял её к ним. И, отчаянно защищаясь, Маша выпалила с негодованием: