Измайловский парк - Ирина Лобановская

Однажды в клинике он услышал, как отец бурно спорил с кем-то о научной работе.

— Батенька, вы разве работаете? Да, я понимаю, вы исследуете переломы шейки, но у вас ведь обязательно все вечера — уже не на науку, а на танцы и турпоходы!

— Михал Дмитрич, я был в отпуске, — вяло, лениво отозвался собеседник отца.

Туманов совсем сорвался на крик:

— А вот я никогда не был в отпуске! Практически никогда, понимаете?! Извините меня, что я вот так на вас кричу, но у меня уже с незапамятных времен отпуск в лучшем случае — это три и три дня в двух полугодиях — и все!

— Суров сёдня Дмитрич! — сказала, проходя мимо Валерия, та самая здоровенная белобрысая медсестрица. — Как там в этом мультике про волшебника Бахрама было? Тады ему положен отпуск в… э-э… двадцать лет!

Кто-то шел ей навстречу.

— А что случилось?

— Да Дмитрич Ваську опять отчитывал — что мы, мол, без отпусков работаем, а вы — в ночных клубах отрываетесь!

А потом…

Потом Валерий тоже случайно услышал в больнице, куда часто бегал к отцу, как много ошибок возле операционного стола делает «великий» Туманов, а еще через некоторое время встретил подвыпившего отца поздно вечером на улице… Случайно. Далеко от дома. С веселой девушкой в обнимку…

Еще многое долго сохранялось в Араме от пуритански воспитанного московского мальчика. И он проклинал себя за это. Надо быть холодным и суровым, нагловатым и развязным, иначе — каюк! По крайней мере, нужно так себя вести, таким казаться.

У них в Измайлове парни часто дрались и занимались всякой борьбой. И Арам много слышал о правильных приемах, о самообороне, о том, что противника надо всегда уметь встретить жестко и правильно.

Настоящую науку защиты преподал ему невозмутимый Валерка Панин, который тайком от матери давно бегал на какие-то частные курсы то ли карате, то ли дзюдо. Отцу Валерий бесстрастно объяснил, что ему нужны дополнительные занятия по французскому языку. И тот безропотно раскошелился.

На этих таинственных курсах Валерий сумел освоить и все приемы обращения с небольшим ножом. Тонкое стальное лезвие играло в его длиннопалых бледных руках стопроцентного интеллигента. Он почему-то всегда отвергал бокс, как таковой, заявляя, что лупить друг друга по физиономии — занятие для дураков. Иногда Арам приставал к Валерке: как там прошел его очередной каратистский турнир?

Панин всегда пожимал плечами и отвечал однотипно и безразлично:

— Да ничего особенного, все как обычно: я побил, меня побили…

— Иякали? — спросил как-то Арам.

Валерка свистнул.

— Не «иякали», друг историк, а «киякали». Каратисты, когда бьют, кричат не «Ия!», а именно «Кия!». Потому что у них крик — помощь удару, связанная с режимом дыхания. На букву «к» идет вдох, а на «ия-я» — выдох, и никак иначе, это веками отработанная техника. И буквосочетание подобрано оптимально, оно не меняется и может быть только таким с точки зрения техники.

Учиться обороняться ходили все в тот же Измайловский парк. Забивались на самые глухие, всегда сырые, даже в жару, опушки, и там устраивали целые побоища.

Валерий стоял напротив Арама, посмеиваясь и поигрывая мускулами. Ишь, накачался, завидовал Айрапетов, хотя и сам плохой фигурой не отличался.

Сначала был какой-то сплошной позор — Арам непрерывно летел на мокрую землю от одних лишь едва заметных движений Валерия, вставал с перекошенным от злости лицом, красный и напряженный, как перетянутая гитарная струна.

— Паразите! Гангстерито! — орал Валерка. — Как ты бьешь в рожу?! Что же ты без конца мажешь, идиото?! Ну, давай еще! — И что-то насвистывал. — Обещаю, через неделю ты начнешь меня бросать не хуже.

И оказался прав, как всегда. К концу первой недели Арам освоил основные приемы, немного осмелел и стал отвечать. Когда ему удалось впервые шумно опрокинуть приятеля в траву, Арам растерялся от неожиданности и застыл.

А Панин лежал на мокрой земле и хохотал.

— Одним словом, молоток! Я же говорил, что все выйдет. Давай еще! Теперь ты уже совсем не безобидный. И не позавидуешь тому гаврику, который заденет тебя словом или плечом. — Валерий сел и скрестил по-турецки ноги. — Но если так выйдет… Тогда ты для начала тихим замогильным голосом приказывай обидчику извиниться. Интонация должна быть соответствующая, сечешь? Но уж если тебе не внемлют… Тогда, гангстерито, разговор становится совершенно другим. С иными интонациями, чтобы никто не рассчитывал запросто пустить дохлого интеллигента под откос. Вообще, образованные люди — настоящие дураки.

— Кучеряво… — пробормотал Арам.

Валерий принялся растолковывать другу законы земной жизни:

— Чем отличается аристократ от простолюдина? Если простолюдин наступит на говно, то спокойно оботрет ботинок о траву и пойдет себе дальше. А если аристократ наступит на говно? Он не будет вытираться, но всеми силами станет показывать, что воняет якобы не от него. Увы, высоко одухотворенные люди сами по себе бионегативны в смысле искусства и воспроизведения потомства. Они никогда не могут посвятить семье и воспитанию детей столько внимания, сколько простые, приземленные люди. Одухотворенность требует внутренней свободы творчества, одиночества и концентрации, сечешь?

Арам засмеялся:

— Чушь собачья!

— Нет, ты ошибаешься, друг дорогой! Тебе необходимо уметь защищаться, а то заклюют. Учись протыкать людей — на всякий случай. Это важно. А то тебя самого лихие парни могут порезать на тряпки. Люди ведь намного хуже зверей, так же как и звери намного хуже растений. Чем больше разума, тем дряннее создание. И размножаются моментально лишь крысы да кролики. Еще кошки. А слониха сколько месяцев слоненка носит? И рожает всего одного. Сорняки пышно разрастаются за несколько дней, а дубы растут медленно. То же самое — люди. У самых паршивых по шестеро детей-бандитов, а какой-нибудь профессор — и вовсе бездетным умирает. Вот как твой Бочкарев.

В историка Бочкарева Арам влюбился, как в женщину, едва поступил на первый курс.

Сначала он почему-то никак не мог правильно запомнить профессорскую фамилию.

— Профессор… Вроде Бочаров… Или Бочарский?

— Да Бочкарев! — хохотали старшекурсники. — Запомни по ассоциации: «Бочкарев» — правильное пиво»! У тебя есть ассоциативное мышление?

И действительно, так Арам запомнил. И опять спросил:

— А профессор Бочкарев пьет пиво «Бочкарев»?

В ответ посмеялись:

— Вообще-то он непьющий — здоровье не позволяет. Но такая мысль действительно бродит, она популярна-навязчива. И на его день рождения, который мы все недавно праздновали, мы ему поставили пиво «Бочкарев» — по приколу в честь него. И он сто граммов этого пива выпил — не больше, но выпил. Так что да — Бочкарев пил «Бочкарева»!