В тени баньяна - Вэдей Ратнер

Папа и уборщик тоже заметили жука. Они молча наблюдали за ним, и это молчание было как дань уважения мертвым. Жук, словно почувствовав наше присутствие, расправил крылья и улетел.

Мы возвращались к молитвенному залу. Папа шел рядом с уборщиком, и тот рассказывал ему о городе. С приходом новой власти Ролокмеах, не знавший печали, очень изменился. Жители, прежде державшиеся вместе и охотно помогавшие друг другу, сделались замкнутыми и молчаливыми, стали бояться открыто выражать свои мысли. Они сторонятся чужаков, поэтому не стоит удивляться, если никто из местных к нам не придет.

– Вам следует быть осторожнее, Ваше Высочество. – Старик остановился, как будто желая придать вес словам. – Эти солдаты и их предводители наблюдают…

Пока мы шли, туман полностью рассеялся. Наступило утро, и воздух наполнился звуками пробудившейся природы. Зачирикали и захлопали крыльями птицы. Закукарекал петух вдали – на его утренний клич тут же отозвался другой. В пруду заквакали лягушки и плеснула хвостом рыба. Залитое бледно-розовым светом небо, похоже, позаимствовало краски у раскрывавшихся лотосов. За прудом мерцало болото, готовое в любую минуту выплюнуть на небосвод солнце, которое оно всю ночь купало и начищало до блеска в своих водах. Подул легкий ветер, и по воде разбежалась золотистая рябь. Вот почему город назвали Ролокмеах – «золотые волны».

Когда мы дошли до ворот, уборщик указал через дорогу на маленькую тростниковую хижину вдали.

– Мой райский уголок, – сказал он. – Если вам что-нибудь понадобится, вы всегда можете найти меня там. Впрочем, у меня почти ничего нет, – добавил он с улыбкой, – разве что ветер и дождь.

– Мы можем проводить вас? – спросил папа.

– Благодарю, Ваше Высочество, но я вполне могу дойти сам. – Он кивнул в сторону павильона для медитаций. – Я оставлю его открытым, чтобы у Вашего Высочества было тихое место, где можно писать.

Тронутый предложением старика, папа пожал ему руку. Тот пожал папину руку в ответ и шаркающей походкой направился к своей хижине, весь изогнутый, словно коса.

Папа смотрел ему вслед. Затем перевел взгляд на хижину и, разговаривая скорее с самим собой, чем со мной, пробормотал:

– Со стенами из ветра и дождя…

Несколько мужчин стояли на ступенях молитвенного зала, наслаждаясь утренним воздухом. Папа подошел к ним и попросил помочь ему поднять статую Идущего Будды.

– Конечно, Ваше Высочество! – хором отозвались они.

Папа благодарно улыбнулся.

Пока они поднимали статую, я украдкой пробралась в павильон для медитаций. Изучая рисунки на стенах, я думала о сказочных сюжетах, украшавших балкон и стены нашего дома в Пномпене. Раньше мне казалось, они остались там навсегда, но сейчас у меня вдруг появилось чувство, что сказки отправились в путь вместе с нами и теперь являются мне в разных обличиях.

Знает тот, кто учится, находит тот, кто ищет.

Я знала, что это значит. Если буду внимательно смотреть, я найду то, что так хочу обрести. Здесь, в тени баньяна, храм укрыл частицу нашего покинутого рая.

Я вышла из павильона для медитаций. В храме кипела жизнь, царило радостное ощущение нового дня. Люди высыпали на улицу, чтобы поболтать друг с другом и размяться. Они общались как давние соседи, казалось, будто они живут здесь всю жизнь.

В молитвенном зале самые старшие совершали поклонение статуе Будды. Старик, взявший на себя обязанности атяра, начал:

– Мы поклоняемся Ему, Святому, Чистому, Просвещенному.

Остальные подхватили, произнося нараспев:

– Ищем прибежища в Будде. Ищем прибежища в Дхарме. Ищем прибежища в Сангхе.

Вокруг бегали дети, наполняя утро смехом и весельем. Младшие, играя в прятки, сновали между колоннами, носились вскачь по лестницам. Если они громко шумели или слишком близко подбегали к статуе, кто-то из взрослых мягко делал им замечание, напоминая, что подходить близко к Будде непочтительно. Старшие мальчики играли с кромой, туго скрученной в подобие мяча, а девочки босиком прыгали через скакалку.

Папа сидел, прислонившись спиной к постаменту, на который возвратили статую Идущего Будды, и что-то писал в записной книжке – должно быть, он спрятал ее среди вещей перед тем, как мы переправились через Меконг. Я огляделась по сторонам – солдат не было. Нам ничего не угрожало. Записная книжка у папы в руках напомнила мне о «Реамкере». Как ни странно, я не скучала по книге. Теперь я точно знала: даже если порвать или сжечь книгу, рассказанные в ней истории не исчезнут и не забудутся – они останутся с тобой.

Яркая красная птица вспорхнула с покрытой лотосами поверхности пруда, взметнув в воздух водяные брызги. Стоявшие рядом дети и взрослые пришли в восторг. Я вспомнила историю, которую однажды рассказала мне Кормилица. Папа-птица остался в лотосе как в ловушке, когда цветок закрылся на закате. И только на рассвете, едва лепестки раскрылись, смог улететь. Он вернулся в свое гнездо, источая прекрасный аромат.

Кормилица говорила, что истории как тропинки, оставленные богами. Они позволяют перемещаться во времени и пространстве, соединяя нас со вселенной, с людьми и существами, которых мы не видим, но чувствуем, что они есть. И я чувствовала: где-то во вселенной есть Кормилица, она жива, с ней все хорошо. В нашем доме, окруженная любовью, она нашла временное убежище, а потом, как та птица, вылетевшая из лотоса, вернулась к своей семье.

Я подошла к папе. Он поднял глаза и, глубоко вздохнув, убрал записную книжку и серебряную ручку в карман рубашки.

– Пойдем назад? – спросил папа, поднимаясь с земли.

Я обняла его и зарылась лицом в рубашку. Я вдыхала его запах, стараясь уловить отголоски того мира, в который он погружался всякий раз, как открывал записную книжку. Папа рассмеялся. И только я хотела предложить вернуться к пруду, как он завел руку за спину и…

– Для мамы, – сказал папа, протягивая мне покачивающийся на стебле лотос с распахнутыми лепестками. – Я подумал, ты захочешь ее порадовать.

– Как ты догадался?

Он пожал плечами, довольный тем, что прочел мои мысли.

– Что ты писал? – поинтересовалась я, когда мы возвращались к школе.

– Стихотворение.

– Ну разумеется! О чем оно?

Папа посмотрел туда, где за рисовыми полями виднелась хижина уборщика.

– Точно не знаю. Я расскажу тебе, когда… когда пойму.

– Обещай, что не забудешь.

Он, словно сомневаясь, слегка нахмурил брови, но все равно согласился:

– Обещаю.

Я удовлетворенно кивнула, и мы пошли дальше. Папа сжимал мою ладонь, и наши руки покачивались в такт шагам.

Вернувшись в школу, все начали готовить завтрак. Во внутреннем дворе загорелось кольцо из разведенных костров, пар и дым плыли по воздуху, как предрассветный туман. Влажный аромат утра растворился в запахах костра, вареного риса и поджаренного вяленого мяса. У нашей двери на медленном огне, который поддерживала тетя Индия, варилась рисовая каша.