Дневники Кэрри - Кэндес Бушнелл

— Мои родители в Бостоне, — говорит он. — Хочешь поехать ко мне?

— Конечно.

С ним я готова поехать куда угодно.

У меня есть теория, что по комнате человека можно многое рассказать о нем самом, но в случае с Себастьяном она не работает. Его комната больше похожа на комнату в старомодном пансионе, чем на настоящую берлогу молодого парня. На кровати белое с красным стеганое одеяло ручной работы, на стене висит старый деревянный штурвал. Никаких постеров, фотографий, бейсбольных карточек, билетов с футбольных матчей — нет даже ни одного грязного носка. Я смотрю за окно на увядающее коричневое поле и ярко-желтое кирпичное знание санатория вдали, закрываю глаза и пытаюсь представить себя и Себастьяна на рисунке Макса Эрнста на берегу озера, под лазурным небосклоном.

Сейчас, когда я в его комнате — о боже мой, неужели, — мне становится немного страшно. Себастьян берет меня за руку, ведет к кровати, мы садимся, и он начинает меня целовать. У меня перехватывает дыхание. Это все по-настоящему: я и… Себастьян Кидд.

Через какое-то время он поднимает голову и смотрит на меня. Он так близко, что я могу увидеть крошечные темно-синие вкрапления на радужке его глаз. Я даже могу их сосчитать, если попытаюсь.

— Эй, — говорит он. — Ты никогда не спрашивала, почему я не позвонил.

— А должна была?

— Большинство девушек спрашивают.

— Может, я — не большинство девушек.

Это звучит немного высокомерно, но я, безусловно, не собираюсь ему рассказывать, что последние две недели провела в страшной панике, подпрыгивая каждый раз, когда звонил телефон, бросая в его сторону косые взгляды на занятиях, обещая себе, что я никогда-никогда не буду больше делать ничего плохого, если только он поговорит со мной так же, как тогда, на крыше коровника… А еще я ненавидела себя, что постоянно о нем думала, что поступала, как глупая девчонка.

— Ты думала обо мне? — хитро спрашивает он.

Ну и хитрый ты лис. Если я скажу нет, то обижу его. Если скажу да, то это будет звучать лишком трогательно.

— Возможно, немного.

— Я думал о тебе.

— Тогда почему ты не позвонил? — шутливо спрашиваю я.

— Я боялся.

— Меня? — Я смеюсь, но он, похоже, говорит серьезно.

— Я переживал, что смогу влюбиться в тебя, а я совсем не собирался ни в кого влюбляться.

— О! — Мое сердце провалилось в желудок.

— Все в порядке? — спрашивает он, гладя меня по щеке.

Ага, улыбаюсь я, еще один из его хитрых вопросов.

— Может быть, ты просто еще не встретил подходящую девушку, — шепчу я.

Он приближается губами к моему уху:

— Я надеялся, ты скажешь это.

Мои родители познакомились в библиотеке, в которой моя мама работала после колледжа, а отец пришел взять несколько книг. Они увидели друга, влюбились и через шесть месяцев поженились.

Все говорят, что моя мама была похожа на Элизабет Тейлор, но в те времена любой симпатичной девушке говорили, что она похожа на эту актрису. Тем не менее я все время представляю себе, как именно Элизабет Тейлор/мама скромно сидит за дубовым столом, к ней подходит мой отец, долговязый, в очках, со светлым «ежиком» на голове. Элизабет Тейлор/мама встает, чтобы помочь ему. На ней невероятно родная в пятидесятые годы пышная розовая юбка с аппликацией в виде пуделя. Эта юбка сохранилась до сих пор и лежит сейчас где-то на чердаке вместе с ее остальными вещами: свадебным платьем, двухцветными кожаными туфлями, балетками и рупором лидера группы поддержки, на котором выбито ее имя — Мими.

Я практически никогда не видела свою мать небрежно одетой, без укладки и макияжа. Она сама шила себе и нам вещи, готовила по кулинарной книге Джулии Чайлд, обставляла дом старинной мебелью, у нее был самый ухоженный дворик перед домом и самая лучшая рождественская елка. Мы все еще удивляемся, как тщательно она собирала рождественские и пасхальные корзины, которые сохранились с тех пор, когда мы еще верили в Санта-Клауса и пасхальных зайцев. Моя мама была такая же, как все остальные матери, но немного лучше, потому что она думала, что ее дом и семья должны выглядеть наилучшим образом, и делала для этого все. Несмотря на то что она пользовалась духами «Уайт Шоулдерс» и считала джинсы одеждой для фермеров, она допускала, что феминизм имеет право на существование.

Летом, перед тем как я пошла во второй класс, моя мама и ее подруги начали читать «Консенсус» Мэри Гордон Ховард. Они все время носили с собой этот роман, переходя из одного пляжного клуба в другой, пряча его в больших сумках среди полотенец, солнцезащитных лосьонов и средств от укусов насекомых. Каждое утро они устраивались в шезлонгах вокруг бассейна и одна за другой доставали «Консенсус». Я до сих пор помню, как выглядела обложка книги: голубое море с одинокой брошенной лодкой, а вокруг черно-белые школьные фотографии восьми молодых женщин. На обратной стороне была фотография самой Мэри Гордон Ховард в профиль, которая в моих глазах походила на Джорджа Вашингтона, если бы тот надел твидовый костюм и жемчужную нить.

— Ты уже дошла до части о пессарии? — Одна женщина шепотом спрашивала другую.

— Шшш. Нет еще. Не выдавай себя.

— Мам, что такое пессарий? — спросила я.

— Тебе не следует об этом думать, пока ты маленькая.

— А когда я вырасту, мне нужно будет об этом думать?

— Может, да, может, нет. К тому времени, Наверное, будут новые методы.

Я провела все лето, пытаясь выяснить, что такого в этой книге, которая захватила внимание всех женщин в пляжном клубе, причем настолько, что миссис Девиттл даже не заменила, как ее сын Дэвид упал с трамплина для прыжков в воду, и ему пришлось накладывать на голову десять швов.

— Мам! — попробовала я как-то отвлечь ее внимание от «Консенсуса». — Почему у Мэри Гордон Ховард две фамилии?

Моя мать закрыла книгу, заложив место, где она остановилась, пальцем.

— Гордон — это девичья фамилия ее матери, а Ховард — это фамилия отца.

Я обдумала это и выдала:

— Я что будет, если она выйдет замуж?

Моя мама, похоже, была рада такому вопросу:

— Она замужем уже в третий раз. — Тогда не показалось, что нет ничего лучшего, чем три раза выйти замуж. В то время я не знала никого, кто хоть раз бы разводился. — Но она никогда не брала фамилии мужей. Мэри Горгон Ховард — великая феминистка. Она уверена, что женщины имеют право на самоопределение и не должны позволять мужчинам порабощать их личность.

И мне показалось, что нет ничего лучше, чем быть феминисткой.

До того как вышел «Консенсус», я никогда не думала, что книги могут обладать такой властью. Я прочитала тонны иллюстрированных книг, нее произведения Роальда Даля и «Хроники Нарнии» Клайва Льюса. Но тем летом я все чаше думала о такой книге, которая может изменить людей, и мне хотелось стать ее автором и, возможно, феминисткой.