Любимая мартышка дома Тан - Мастер Чэнь

А сам хозяин тем временем никак не мог избавиться от печальной мысли: как же прекрасна была до сего дня жизнь в прекраснейшей из столиц.

— Да, кстати, — вспомнил я. — Где этот щенок Ван? Тут еще одна проблема, пока я про нее не забыл… Ох, сколько же дел предстоит…

Юноша, выскочив из дверей, рысью двинулся ко мне и остановился, как положено, в двух шагах, чтобы меня не коснулся его запах (если таковой был, помимо источаемого благовонными мешочками на поясе). Я успел, помнится, с одобрением заметить, что на самом видном месте на его халате красуется свежее пятно туши. Юкук и Сангак оставались рядом со мной, поскольку поговорить нам еще предстояло о многом.

— Маленький Ван, — обратился я к нему, — нельзя ли собрать для меня все возможные сведения об одной женщине, которая может нам пригодиться? «Придворная актриса». Очень красива. Лет… допустим, тридцати пяти. Рост — небольшой, как раз с меня. Прекрасно воспитана, похоже, что из хорошей семьи. Не сомневаюсь, что отлично танцует — по крайней мере, движется великолепно. Имя — Юй Хуань, хотя оно может быть и вымышленным.

Тут я поднял глаза и увидел, что все трое как-то странно смотрят на меня. Затем Ван, наконец, вымолвил:

— Господин Мань, наверное, шутит. Юй Хуань? Но это имя драгоценной возлюбленной императора, по фамилии Ян.

— Что значит — имя? — нетерпеливо тряхнул я головой. — Фамилия возлюбленной императора — Ян, но имя — Гуйфэй.

— Нет же, господин, — начал свою очередную просветительскую речь Маленький Ван. — Гуйфэй — не имя. Это титул. Есть титул императрицы, который сейчас не носит никто. Есть титул наложницы первого ранга — хуан гуйфэй. Его тоже никто не носит. Старше всех дам при дворе теперь наложница второго ранга — просто гуйфэй. Это титул уважаемой госпожи Ян, и естественно, что даже за глаза ее называют так, поскольку титул — это более вежливо, чем произносить ее имя. — Тут он скромно прикрыл глаза. — Но ее имя — Юй Хуань, то есть Яшмовый браслет. Она родилась с маленьким яшмовым браслетиком на руке, последняя дочь в хорошей семье из южной столицы — Нань-ду, и все тогда еще подумали, что браслетик этот неспроста, значит, девочке предстоит великая судьба. Вы очень точно описали эту женщину, сомнений нет, это она…

Я перевел взгляд на лица Юкука и Сангака. Они смотрели на меня молча и очень-очень вежливо.

Они всё знали.

Не только они — последний щенок в самом паршивом квартале столицы наверняка знал, что к наглому западному торговцу, выдающему себя за целителя, раз в неделю ездит несравненная Ян гуйфэй — или мне теперь следует, на своем языке, говорить — гуйфэй Ян по имени Юйхуань?

Да ведь только вчера мне почтительно докладывали новости, почерпнутые из базарной болтовни: «Возлюбленная императора Ян Гуйфэй связалась с иноземным лекарем, который обещал омолодить ее на десять лет с помощью волшебных мазей — и результат уже заметен всем, кто видел прекрасную женщину». А я сидел и кивал с умным видом.

Я снова посмотрел на моих друзей. Они молчали.

Если бы не мое достойное поведение на кургане императрицы позапрошлой ночью, несколько поднявшее мой авторитет, мне следовало бы теперь собрать вещи и сдать дела более умному человеку. Потому что глава такого торгового дома, как наш, должен знать, с какой женщиной он раз в неделю переплетает ноги. Хотя бы по той причине, что я уже который месяц ставил под удар всех, кто был рядом со мной, — оказывается, в любую секунду мой дом мог оказаться окруженным даже не городской стражей, а отрядом конной императорской гвардии с павлиньими перышками на остроконечных шлемах. И мои люди разделили бы со мной печальную, но — в моем случае — заслуженную судьбу.

Я мог хотя бы выставить дополнительную охрану при въезде в квартал, отработать с ней сигналы, после которых мне и всем остальным следовало бросаться наутек. Тогда мои люди хотя бы знали, что рискуют жизнью не зря, потому что в каждый четвертый день недели в закрытом наглухо павильоне в третьем дворе их хозяин делает важное и нужное дело. А не ставит их под удар по глупости.

Я снова посмотрел на Сангака и Юкука.

А они все так же молча смотрели на меня.

Тумана больше нет — краски и контуры становятся

пронзительно ясными, враги начинают показывать свое лицо.

Герой — в водовороте событий. Воины в броне, кони, стрелы,

приказы — вот отныне его мир. Но это знакомый ему мир, он бывал

в нем раньше: теперь все в моих руках, говорит себе герой.

Он еще не знает, как жестоко ошибается.

— Ты знаешь, ты знаешь! — сказала мне эта удивительная женщина, бросив на меня один лишь взгляд. — И как же ты узнал?

— Рассказал мальчик на базаре, — с предельной вежливостью поклонился я ей. — Он все знал за месяц до меня.

— И ты сердит, — добавила она. — Лю, ты когда-нибудь видела его таким сердитым?

А затем она разыграла маленький спектакль, который я и сегодня помню во всех деталях.

Ее лицо мгновенно исказилось от горя, она издала вздох и закрыла лицо до самых бровей полупрозрачным веером розовых, белых и голубых оттенков. А потом медленно начала опускать его.

Ее длинные и узкие глаза, показавшиеся из-под веера, сверкали от еле сдерживаемого смеха.

Потом эти глаза стали вдруг серьезными, она змейкой скользнула к моим ногам, присев на корточки, так что бледно-зеленый шаньдунский шелк широкими складками лег на чистый, просеянный песок и гравий дорожки сада.

Она взяла с этой дорожки камешек побольше, потом другой — и положила их рядом. И потянулась за третьим. И поманила меня присесть рядом с ней.

— Господин Мань, — сказала она своим приберегаемым для особых случаев шелковым полушепотом. — Мы ведь с вами не очень молоды. Если бы не странный желтоватый цвет ваших волос и бородки, то я могла бы разглядеть в них седину — а, вот сейчас даже и вижу. В первый раз.

Она взяла еще несколько камешков и присоединила к предыдущим.

— Ну, конечно, не так уж мы и стары, но вон те… — она махнула рукой куда-то за стену, — они моложе нас. И если посчитать, сколько месяцев нам осталось жить… даже, кто знает, недель… и каждый месяц будет вот таким камешком, то все они будут лежать на этой дорожке совсем небольшой кучкой. Так стоит ли тратить драгоценное время на гнев и огорчение? Случилось то, что случилось. Что же теперь делать?

Мы сидели посреди дорожки на корточках, глаза наши были совсем близко. Если не считать Лю, старавшейся делать вид, что ее здесь нет, двор был пуст. Зато из ворот, видимо, уже выехали веером мои охранники, которые теперь должны были от главных, квартальных ворот предупреждать, трубя в рожки, охрану у дома о любых неожиданных гостях.

— Как же я должен теперь называть вас, господа? — прервал молчание я как можно более вежливо. — Ян гуйфэй — драгоценная наложница Ян?