Дьявол против кардинала - Екатерина Глаголева

— К герцогине, с письмом, — кратко пояснил спутник Лапорта, ткнув в него пальцем, и ушел.

— Сейчас доложу, — кокетливо, нараспев протянула одна из девушек и скрылась за дверью в смежную комнату, подмигнув напоследок.

Лапорт не успел ее остановить, крикнуть, что это ошибка. Ему стало душно. Оставшиеся девушки поглядывали на него, шушукаясь и пересмеиваясь. Одна сказала: «Какой хорошенький!».

— А как бы мне повидать госпожу Берто? — обрел наконец дар речи Лапорт.

— Госпожу Берто? — удивились горничные. — Так она не здесь, а на улице Сен-Тома-дю-Лувр.

«Ах, дурень! — мысленно обругал себя Лапорт, стукнув себя кулаком по лбу, что снова рассмешило девушек. — Нет чтобы разузнать все прежде хорошенько! Что же теперь со мной будет?»

— Герцогиня вас ждет, — объявила вернувшаяся служанка.

Лапорт на негнущихся ногах пошел за ней, как на эшафот.

В комнате были две молодые, красивые, богато одетые женщины. Одна стояла у окна, другая сидела в кресле, держа на коленях собачку, и когда Лапорт понял, кто она такая, ему стало совсем худо. Он низко поклонился и остался стоять у двери, потупив голову.

— У вас письмо ко мне? От кого же? — спросила та, что стояла у окна.

Лапорт бухнулся на колени и заговорил, молитвенно сложив руки:

— Ваша светлость, госпожа герцогиня, выслушайте меня! Это ошибка, но вины моей нет. Я Пьер де Лапорт, племянник камеристки вашей, госпожи Берто, и письмо у меня к ней. Вам же я готов служить верой и правдой до конца моих дней, только приказывать извольте.

Обе женщины с улыбкой переглянулись. Происшествие их явно забавляло.

— Значит, письмо все-таки есть? — сказала герцогиня. — Давайте же его сюда.

Красный как рак, Лапорт достал из-за пазухи письмо и подал, не поднимая глаз от пола. Мари развернула его и начала читать:

— «Милая сестрица! Спешу справиться о здоровье Вашем и о том, хорошо ли Вы поживаете, довольны ли, и муж Ваш здоров ли? У нас, слава Богу, все хорошо…»

Бедный Лапорт был бы рад провалиться сквозь землю. Мари пропустила несколько строчек и продолжала:

— «Посылаю к Вам с поклоном сына моего единственного, Вашего племянника. Не оставьте его своей милостью, может, выхлопочете ему какое местечко, век за Вас буду Бога молить. Малый он с головой, грамоте разумеет, всю науку нашего священника, отца Мату, превзошел, к тому же честен и поворотлив. А что с виду неказист, так, поди, в Париже у Вас пообтешется…»

Мари не удержалась и рассмеялась. Лапорт покраснел еще гуще. Анне стало его жаль.

— Послушай, Мари, — сказала она, — его можно было бы взять ко мне в пажи, как ты считаешь? Если, разумеется, — обратилась она к юноше, — вы желаете мне служить.

— О, превыше всего на свете! — с жаром воскликнул Лапорт.

— Вот и славно! — улыбнулась королева. — У меня еще не было слуг с такой лестной рекомендацией.

Кланяясь и выходя из комнаты, Лапорт подумал, что ради этой женщины не пожалеет и самой жизни своей.

В начале апреля двор переехал в Фонтенбло. Королева с фрейлинами разгуливала по парку, король ездил на охоту, но под мнимой безмятежностью скрывалась тревога, которая словно сгущалась в воздухе, туманом расстилаясь над водой прудов и приглушая пение птиц в лесу. Война! Это слово рано или поздно вмешивалось во все разговоры, срывалось со всех уст. Все знали, что война неизбежна, оставался один вопрос — когда?

Гугеноты, собравшие военный комитет в Ниоре, вели переговоры с Ледигьером — своим собратом по вере, однако убежденным сторонником короля. Переговоры ничего не давали: гугеноты создали практически государство в государстве, чего король стерпеть не мог, но и все компромиссы, предлагаемые Люинем, бесповоротно ими отвергались. Люинь предложил сделать Ледигьера коннетаблем[4], что фактически было равнозначно объявлению войны, однако старый солдат отказался. По правде говоря, он предпочел бы сейчас сражаться в Вальтелине на стороне протестантов-гризонов, которых убивали местные католики при поддержке испанцев, оккупировавших эту альпийскую долину. В итоге Люинь добился, чтобы коннетаблем сделали его самого.

Вальтелина лежала на кратчайшем пути из Вены в Милан и находилась под протекторатом швейцарцев-гризонов. После вторжения туда испанцев Людовик XIII, обеспокоенный соединением двух монархов из Габсбургской династии, отправил в Мадрид Бассомпьера с ультиматумом: «Освобождение Вальтелины или война». Прошло больше полугода, однако не свершилось ни того, ни другого. Послы герцогства Миланского и Венеции каждый день являлись в приемную французского короля, пытаясь добиться, чтобы он сдержал свою угрозу.

Престарелый маркиз де Силлери, председатель Парижского парламента, одетый по моде прошлого века в короткие разрезные штаны с чулками и короткий же камзол с тугим накрахмаленным жабо, отвел послов в сторонку и доверительно зашептал:

— Скажу вам по секрету, господа, я не знаю, что с нами станется. Зло сидит у нас в крови, в самом нутре.

Гугеноты пытаются выбить скипетр из рук у короля. Устраивают недозволенные собрания в Ла-Рошели, вводят налоги, чеканят монету, собирают ополчение, строят укрепления, словно короля и нет вовсе, а они полные хозяева. Король скрывает это изо всех сил, делает вид, будто ничего не видит, чтобы заниматься внешними делами. Но они упорствуют в своем непослушании и с каждым днем становятся все более дерзкими. Если его величество отправится в поход за пределы королевства, испанский монарх наверняка растравит их мятеж и даст денег, чтобы устроить пожар в нашем дому.

Послы поклонились и разошлись.

Король часто собирал военный совет, запирал двери и склонялся над картой. Люинь, по обыкновению, мямлил, Конде советовал ударить по врагу, Шеврез и дю Мэн были того же мнения.

Однажды Людовик своей быстрой решительной походкой шел по галерее, направляясь к герцогу де Шеврезу, как вдруг, у дверей его апартаментов, столкнулся с герцогиней де Люинь.

— М-мари? Что вы здесь делаете? — пролепетал оторопевший король.

— Ищу встречи с вами, сир, — отвечала она, низко приседая.

Людовик в замешательстве переводил взгляд с ее невозмутимого лица на смело открытую грудь в вырезе небрежно зашнурованного платья и вдруг, сильно покраснев, плюнул прямо туда и ушел.

Напряжение усиливалось. Король раздарил своих ловчих соколов и собак, заявив, что отныне будет охотиться не на зверя, а на армии и крепости. Он усердно изучал математику и фортификацию, проводил учебные стрельбы с артиллеристами и аркебузирами.

Анна Австрийская вошла в кабинет мужа и нерешительно приблизилась к столу, заваленному чертежами крепостей, планами и картами, углы которых были прижаты стопками книг. Людовик, занятый какими-то вычислениями, поднял голову, улыбнулся ей и вернулся к своим расчетам. Анна рассеянно взяла со стола циркуль, повертела его в руках и уже хотела что-то сказать, но тут вошел слуга и подал королю письмо. Взглянув на почерк, которым оно было надписано, Людовик поспешно его распечатал и углубился в чтение.