Письма о письме - Чарльз Буковски

ой.

в общем, я написал эти новые стихи за последние 2 недели, и может случиться, что человек за 2 недели просто не способен сочинить слишком много хороших стихов. Я в это не верю. Я верю, что необходимо то, что необходимо, вам решать. к несчастью или счастью, с каждым проходящим днем я больше и больше чувствую свою силу, с каждым проходящим годом, конечно, есть мелкие затишья, когда я искренне подумываю убить себя и очень близко к этому подхожу, особенно с похмелья. однако это, вероятно, общее место для большинства из нас. – ох, это был БРАМС! – черт, я не знал, что он писал такую паршивую фортепианную дрянь… о, и еще знайте – про Эзру П., просто не могу читать «Кантос»; от них голове моей больно, не всасываются толком. что со мной не так? может, просто до усрачки обезумевшее эго? вместе с тем какое-то равновесие, похоже, есть. например, на работе, в клетке, я крупный парень – 235 фунтов, легкий, не спорю, почти 50, я знаю, что по большей части себя проссал – эта банда меня точно урабатывает – я лишь смеюсь – они не схватывают – один парень меня даже обвинил в том, что я хуесос – я лишь рассмеялся – приходится смеяться над их гневом – это прекрасно, злобно и мощно – произведение Искусства – мне они в радость и все же меня от них тошнит – главным образом потому, что там все та же чертова тенденция – они никак не могут спрыгнуть с тенденции бить-ненавидеть, а это утомляет… утомляет.

в общем, я сделал открытие, что сопроводительные письма к подаваемому материалу почти всегда означают, что материал скверный. в общем. так или иначе, этот двор пьян. я живу в последнем дворе трущоб в Голливуде. они тут пьяные день и ночь. лесбиянки стараются быть женщинами. женщины пытаются быть лесбиянками. все вот это вот. мне в дверь барабанит 28-летняя девушка и каждый день пишет мне по 7-страничному письму. раньше она танцевала с 8-футовой коброй. или то был боа – констриктор? На самом деле я не так безумен, как кажется, и мне нравятся тишина, пьянство, бега и глядеть на женские ноги в чехлах из тугого нейлона, как они взбрасывают тонкие лодыжки и заглядывают к себе в остатки душ и моей души собственными своими глазами…

конечно, бля, надеюсь, что в этом вы найдете стихотворение-другое; если нет, верните то, что вам не подойдет, или все целиком. отказ хорош для души. душа моя нынче мул.

Приведенное ниже вступление было первоначально опубликовано в «Dronken Mirakels & Andere Offers», переведенных Белартом на голландский, но по-английски никогда не печаталось.

[Герарду Беларту]

11 января 1970 г.

[…] «Вступление»

Оглядывая эти стихи – говоря попросту и, быть может, мелодраматично: они были написаны моей кровью. Сочинялись они из страха и напускной храбрости, и безумия, и незнания, чем заняться еще. Они сочинялись так, как стояли стены, не подпуская врага. Сочинялись, покуда стены падали, и они пробивались и захватывали меня и давали мне понять что-то о священном зверстве моего дыханья. Нет никакого выхода; никак не победить в моей отдельно взятой войне. Каждый мой шаг – это шаг по преисподней. Я думаю, что дни плохи, а потом настает ночь. Ночь настает, и милые дамы спят с другими мужчинами – с теми, у кого лица, как у крыс, лица, как у жаб. Я пялюсь в потолок и слушаю дождь или звук ничто и жду своей смерти. Эти стихи вышли из такого вот. Из чего-то вроде. Я не останусь совсем один, если хотя бы один человек на свете их поймет. Эти страницы – ваши.

[Марвину Мэлоуну]

4 апреля 1970 г.

[…] моя надежда – на то, что «Полынное обозрение» протянет столько же, сколько и ты. Я наблюдал за журналами где-то с конца 30-х, поэтому не могу отвечать за «Взрыв» или раннюю «Поэзию, журнал стиха». Но «Полынное» я бы поместил на вершину вместе со старым журналом «Рассказ», «Изгоем», «Акцентом», «Декадой», это очень определяющая сила в формировании живой и значительной литературы. если это звучит напыщенно, пусть. ты проделал убойную работу.

дай-ка я сверну себе покурить. вот. да, я понимаю твое желание не слышать ничего от прима-д., но мне хотелось бы, чтобы ты знал – я не п. д. ты мог слышать про меня какое-нибудь говно и мерзости, но я тебе советую на сплетни внимания не обращать. Я и впрямь одиночка, всегда таким был, и лишь потому, что у меня опубликовали несколько мадригалов, это не значит, что я намерен меняться. Мне никогда не нравились люди литературного склада, ни тогда, ни теперь. Я выпиваю со своими квартирными хозяйкой и хозяином; я пью с бывшими з.-к., безумцами, фашистами, анархистами, ворами, но литературных ко мне не подпускайте. господи, как же они скулят и не кончают, сплетничают и плачут, и сосут. есть исключения. одно – Ричмонд. в нем нет никакой херни. я готов выпить со Стивом 5 или десять банок пива, и он никогда не выступит с какой-нибудь прискорбной литературной дрянью, да и ни с какой дрянью. слышал бы ты, как он смеется. но есть и другие типы. много других типов. маменькины сынки. торговцы. рекламщики. слабаки. сосуны. злобные маленькие телята. […]

да, я подторговываю через машинку и кисть, какого хуя. и это отличная жизнь – и я ее сделал, пиша и рисуя ровно так, как мне этого хотелось. сколько еще я продержусь и не утопну, не знаю. ты предлагаешь $10 за 2 стиха, чертовски любезно. ну, поскольку я приторговываю, как насчет срезать пополам? как насчет $5 за 2 стиха? справишься? это будет $20 за 8 стихов, по публикации. причина, почему я торгуюсь, не только в ребенке – ибо это слезовыжимательная история, в итоге, хоть я ее и взаправду люблю – но трудно печатать в сволочном ряду, знаешь. в общем, Мэлоун, если сможешь 20, я возьму 20, когда угодно, ладно?

[Джону Мартину]

10 мая 1970 г.

[…] Не могу согласиться с тобой насчет замысла словаря для романа [ «Почтамт»], но, если настаиваешь, давай сделаем, продолжаю выписывать слова. Мне кажется, большинство этих понятий очевидны, даже для постороннего. но я вполне рад, что ты, вероятно, намерен сделать роман, поэтому я пойду на компромисс, если необх. Хотя я действительно думаю, что словарь произведет удешевляющее и коммерческое воздействие. Подумай сам еще немного.

[Джону Мартину]

[Июль?] 1970 г.

[…] Насчет «Почтамта», я обнаружил место с «идеальным английским», что (которое?) меня беспокоило. Если хочешь дать его так, ладно. Но я сразу же ушиб об него большой палец на ноге, и оно могло остаться в первоначальной рукоп. Стр. 5:

3-я строка: «и мне ничего не платили». Как это слишком манерно. «и мне не платили» кажется не таким манерным. однако как угодно. как ни гляну на роман, он смотрится все лучше. кажется, мне сошло с рук то, что я намеревался, – то есть не проповедовать, а просто записывать. ага, мило будет, если мы заполучим права на экранизацию и оба разбогатеем, как делить будем, 50/50? твой контракт. так и вижу тебя в большом кабинете со штатом на полной ставке. а я в старой хижине в горах живу с 3 юными девушками одновременно. ах, грезы!

[Карлу Вайсснеру]

11 июля 1970 г.

[…] про «Почтамт» у меня много проволо́чек от Джона Мартина, который парень хороший, но чересчур многим занят одновременно. он утверждает, что я написал «Почтамт», покуда был немного не в себе – в этот переходный период после того, как бросил одиннадцатилетнюю пахоту. ну, это правда, я пошел вразнос. он уверяет, что это хороший роман… может, даже замечательный, но у меня времена там вразнобой и причастия висят, все вот это вот. он утверждает, что должен выправить там грамматику, а потом сделать сколько-то машинописных копий. я с таким не согласен. Думаю, читаться он должен точно так, как написан. Джон сделал для меня много хорошего, но в нем есть и много квадратного. он этого не призна́ет, но все писатели, которых он печатает, кроме одного, не больно-то опасны или новы; они вполне благонадежны, но Мартин зашибает деньги, так что хер там… это что-то доказывает, он даже хотел, чтобы я написал что-то вроде словарика в начале, где объяснялись бы какие-то почтовые понятия. я к этому не был готов и попытался его разубедить, но он написал в ответ и объяснил, что это мне просто скверно, потому что я на скачках проиграл. этот человек относится ко мне почти как к какому-то идиоту. раз вечером я выступал в программе на радио, и он мне позвонил и попытался внушить, что мне следует там ГОВОРИТЬ. «слушай, Джон, – пришлось мне ему сказать, – кто из нас Буковски?» но писателям приходится мириться с такой редакторской штукой; она не стареет, вечна и неправильна.