Борьба на юге - Alexandr Dornburg

он увлекательно рисовал перспективы нашего путешествия, гордился предстоящим риском и здесь же предлагал и разные рецепты.

Жил он с несколькими офицерами, которые, по его словам, охотно поехали бы на Дон вместе со мной. Я обещал зайти на следующий день и переговорить по этому вопросу. Думаю, пулемет мне не помешает.

В небольшом номере, довольно приличной гостиницы, в условленное время, я застал, кроме поручика. Сергея Щеглова, старого ротного командира капитана Терентьева, уральского войска есаула Ковалева, и прапорщика студента, кажется харьковского университета Милевского, от которого так и сквозило махровой интеллигенцией.

В комнате от присутствия 4-х человек, к тому же, вероятно, не убиравшейся в течение нескольких дней, царил ужасный беспорядок. Валялись предметы военного снаряжения, солдатского образца полушубки, ранцы, подсумки, винтовки, револьверы. И даже один пулемет "Максим" вместе со снаряжением. Видно дезертиры бросили его тут, так как вес машинки вместе со станком почти 65 килограммов, тяжело тащить. Это я удачно зашел!

Но надо сказать, кажущаяся воинственность обстановки и наличие оружия мало гармонировали с видом ее обитателей. По существу, они все были весьма мирные, безобидные и далеко не воинственные люди. Особенно это было применимо к капитану и есаулу. Первый -- отец многочисленного семейства, оставшегося где-то в далекой Сибири, во всяком случае, вне возможной к нему досягаемости, при существовавших сейчас обстоятельствах -- прошел тридцатилетнюю и суровую школу военной службы провинциального пехотного офицера.

Как там говорил Лермонтов? Слуга царю, отец солдатам. Вне армейской службы, никакой другой жизни капитан себе не представлял и потому, хотя и мало веря в будущее и будучи настроен весьма мрачно, он считал единственно для себя приемлемым -- ехать туда, где идет борьба. Второй -- есаул, глубокий пессимист, задавался целью пробраться к себе на Урал и там, в зависимости, от обстановки, как сам он выразился "определиться".

Полную противоположность им составляли поручик Щеглов и прапорщик Милевский. Молодые, веселые, жизнерадостные, они искренно гордились возможными опасностями, красочно рисуя себе будущее и лелея мечту, что попав на Дон, они станут под знамя Каледина или Корнилова.

Это были те наивные представители нашей героической золотой молодежи, которая без малейшего колебания, без торга и корыстных мотивов, не спрашивая лозунгов борьбы, не ставя никаких условий, гордая лишь выпавшей на нее задачей защищать Родину, первая составила крепкую основу небольших, но сильных духом донских и добровольческих отрядов и с чисто юношеским задором и порывом беззаветно понесла на алтарь отечества самое главное -- свою жизнь.

Одетые кто во что — в дырявые шинели, бушлаты, кожухи, пальто, часто безоружные, они были сильны духом и полны холодной решимости одолеть жестокого врага.

Мой приход, видимо, смутил всех. Сначала чувствовалась какая-то неловкость, но она быстро прошла, и через несколько минут наш разговор принял дружеский и откровенный характер.

Перебивая один другого, господа-офицеры спешили рассказать мне о своей прежней службе, о пережитом на фронте, переезде в Киев и мытарствах здесь, наконец, о своем желании проехать на юг, к казакам, при этом добавляли, что отъезд свой они откладывали изо дня на день, пока поручик Щеглов, не принес им приятной новости, что они смогут ехать вместе со мной.

Сознавая огромную нравственную ответственность, которая лежала бы на мне, я заявил им, что при создавшейся обстановке, я абсолютно не могу гарантировать им благополучный переезд в Новочеркасск:

- Господа! Вам отлично известно, что большевики всемерно препятствуют проникновению офицеров в Донскую землю и пойманным пощады ждать не приходится. Поэтому в нынешних условиях, путешествие на Дон сопряжено с большими опасностями. Каждый из вас, без сомнения, отдает себе в этом отчет. В наши дни никому верить нельзя. Мне можно. Что касается лично меня, то я еду, вне зависимости, едете ли вы или нет, ибо по моим убеждениям, долг каждого офицера быть сейчас там, где идет борьба с большевиками. По-моему лучше, если суждено погибнуть, то погибнуть там с оружием в руках, нежели сидеть здесь без дела или в ином месте и ожидать своей участи стать очередной жертвой озверелой толпы пьяных солдат или рабочих!

Немая сцена как в Ревизоре Гоголя мало помалу закончилась и все, как один, высказали мысль, что трудностей боятся в нашем положении уже поздно.

- Итак, господа, -- закончил я свою речь, -- ни ручаться, ни гарантировать я вам ничего не могу, предо мною будущее столь же темно, как и перед Вами. Если судьбе угодно, мы, быть может, благополучно проберемся в Донскую землю, но не исключена возможность, что нас поймают и тогда жестокая расправа с нами неминуема. Каким же будет ваш положительный ответ?

Несмотря на то, что я умышленно сгущал краски, пускаясь в дебри сложных объяснений, чтобы все яснее представили себе опасность и вдумчивее отнеслись к принятию решения, все офицеры, внимательно выслушав меня, категорически заявили, что и при этих условиях они все равно поедут. Такое их решение я искренно приветствовал.

Глава 7

На первый взгляд тащить с собой оружие - глупость несусветная. На второй и третий тоже. Опасное дело, граничащее с безумием. Тут бы самому тайно пробраться под видом гражданского, а оружие только опасный груз, на который сделают стойку многочисленные боевики разных мастей из патрулей. Но я все же решил его вести. Очень уж оно нужно на Дону.