Caprichos. Дело об убийстве Распутина - Рина Хаустова

Княгиня Наталья Брасова, потеряв надежду на признание, будет питать к императорской чете самые неприязненные чувства, которые при случае она не прочь демонстрировать на публике. Широко известным в обществе станет ее отказ поддержать тост за процветание царской фамилии. «Я не привыкла пить за тех, с кем незнакома».

Это была катастрофа. Государственная катастрофа.

В вопросе о престолонаследии после «семейных Романовских катастроф 1912 года» наступает ситуация, последствия которой для большинства монархий оказывались катастрофичными и неминуемо приводили к серьезным политическим потрясениям, отягощенным дворцовыми переворотами.

С октября 1912 года все надежды на законную передачу верховной царской власти сосредотачиваются на смертельно больном ребенке. После женитьбы Михаила Романова в случае смерти единственного сына государя в России нет легитимного, бесспорного претендента на наследование Российского престола.

Из области несомненного, бесспорного юридического права проблема престолонаследия перешла в область гадательную, спорную, поскольку нам еще предстоит убедиться, что у тех, кто имел бы право претендовать на престол, было столько прав, сколько и существенных изъянов перед лицом жестких прокрустовых норм Основного закона империи.

Если кто-то в стане великих князей Романовых и питал надежды на Российский престол, то, наблюдая за стремительно развивающимися в конце 1912 года событиями, мог ощущать себя в двух шагах от заветной цели.

Наследник умирает, а брат царя навсегда выведен из игры.

Каково?

Страна не может жить без наследника. Если наследник Алексей умрет, чье имя будет объявлено в государевом указе о назначении нового наследника Российского престола?

Соблазнительно? Да!

Да… это были дни, полные великого соблазна.

Но неожиданно для всех мальчик не умер, остался жить. Уже в который раз в ход болезни, тянущей наследника в могилу, вмешался Распутин. Лишний раз подтвердил то, чего не отрицали ни доктора, ни сторонники Григория, ни даже его враги — эти две жизни таинственным образом связаны. Григорий действительно обладает непостижимой силой, удерживающей наследника среди живых. Случай исцеления наследника в Спале был для тех, кто не раз видел мальчика во время тяжелейших приступов гемофилии, вполне обычным. Так бывало уже не один раз — Григорий Распутин молился о выздоровлении, и ребенок сразу же чувствовал облегчение.{30}

И создалась интереснейшая ситуация.

Если ты чувствуешь себя вправе претендовать на престол царей Романовых, и тебя не пугает преступление, и ты полон решимости, и осознаешь, что единственной преградой на твоем пути стоит смертельно больной ребенок, и жизнь этого ребенка — вечная борьба с болью и смертью…

…то не благо ли для него, для мальчика, для Алеши-то — освобождение от земных мук и немыслимых страданий?

Особенно соблазнительно то, что освободиться от мальчика можно, не нанося ему прямого вреда. Добиться его смерти можно просто, убив того, кто своими молитвам держит его на земле — мужика Григория Распутина. Ведь Распутин, кажется, сам так и говорит: «Я умру, и царевич умрет»?

И поэтому 17 декабря Распутина убили.

И какие же плоды принесло убийство Распутина? «По плодам узнаете их…»

Сейчас мы отправимся в 1917 год посмотреть на пожатые убийцами плоды.

Место назначения — Псков. Посмотрим, чем завершилась трагедия, завязавшаяся пять лет назад.

Второе марта, 1917 год… Царский поезд одиноко стоит на путях…

Тот же поезд, тот же вагон, в котором государь возвращался из Спалы пять лет назад. Тот же зеленый диван, присев на который, государь распечатал письмо брата Михаила…

Тяжел выдался день — второе марта, года 1917го…

День, раздавленный тяжким грузом роковых решений.

Сейчас около шести часов вечера…

В царском поезде ожидают гостей из охваченного беспорядками Петрограда. Александр Гучков и Василий Шульгин, члены только что самопровозгласившегося Временного правительства, выехали к государю, решившемуся подписать отречение от престола в пользу своего сына, наследника Алексея.

После прогулки и вечернего чая государь приглашает к себе в салон знакомого нам уже профессора Федорова, постоянного лечащего врача наследника. Усаживает напротив. Государь, прикурив первую папиросу, задает вопрос и просит быть предельно откровенным:

— Может ли совсем выздороветь Алексей?

Профессор Федоров дает ответ:

— Если Ваше величество верит в чудо, то для чуда нет границ… Но наука пока не знает случаев полного исцеления от этой болезни. Может быть лишь вопрос о продолжительности этой болезни.

Государь тушит папиросу, закуривает следующую… долго молчит. Наконец задает следующий вопрос:

— Значит, вы считаете болезнь неизлечимой?

— Да, Ваше величество.

Нетрудно себе представить, с какой горечью слушал Николай Александрович эту фразу «Если Ваше величество верит в чудо, то для чуда нет границ»!

Разумеется, он верил в чудо, которое видел собственными глазами, которое совершалось на протяжении девяти лет. И чудо умерло вместе с человеком, который его совершал. Чудотворец был убит в ночь с 16 на 17 декабря во дворце Маленького Юсупова.

Григорий Распутин обещал государю, что еще несколько лет, и наследник преодолеет болезнь, вырастет из нее. Отец и мать верили в его окончательное исцеление так же, как и в то, что ни врачи, ни наука, бессилие которой они также видели своими глазами у постели своего ребенка, а только он, Григорий Распутин, вернет к жизни их сына, во время часто повторяющихся приступов.

У произошедшего 17 декабря убийства было две жертвы — Григорий Распутин и вера государей в выздоровление сына.

Вера была убита, и после Григория осталась только тайная могила в отдаленном уголке Александровского парка в Царском Селе да воспоминание о его словах, похожих на пророчество: «Я умру, и царевич умрет».

А вот и политические плоды убийства…

Когда через несколько часов посланцы Временного комитета Государственной думы доберутся до императорского поезда, одиноко стоящего на станции Псков, их будет ждать неожиданность— вместо ожидаемого отречения в пользу наследника Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича, они повезут назад, в охваченный смутой Петроград, абсолютно сомнительный с точки зрения Основных законов Российской империи, документ.

Эта подписанная карандашом бумага гласила, что государь отрекается и за себя, и за сына и передает всю власть брату, Михаилу Романову.

Под перестук колес два думских посланца, небритые, в несвежем белье, истомленные сумбуром событий, трут стучащие болью и бессонницей виски. И наскоро воскрешают в спутавшейся от усталости и волнения памяти пункты закона, по которому акт отречения может быть юридически оспорен{31}.