Мертвый остров - Николай Свечин

«Майор» хотел что-то добавить, но Лыков вполголоса приказал:

– Отставить!

Чиновники тотчас вытянулись во фрунт.

– Степан Алексеевич, подготовьте мне доклад об обстановке в округе. Я вернусь от генерала и заслушаю. Нам с вами придется много работать вместе.

– Слушаюсь! – отчеканил повеселевший секретарь. Его противники тут же отвернулись и начали молча разливать водку.

Сзади кто-то осторожно тронул Лыкова за плечо. Это оказался капитан «Петербурга».

– Господин Лыков! Можно вас на два слова?

Они вышли из буфета, и капитан сказал:

– Мы всегда угощаем здешних чиновников на счет Добровольного флота. От них зависит, сколько дать каторжных под разгрузку. А то могут и неделю проваландаться, если не подмазать… Но поскольку у нас на борту сейчас сам начальник округа… Вы не могли бы распорядиться?

Лыков кивнул и просунул голову в помещение буфета. Тотчас все, кроме военных, повернулись к нему. Алексей пальцем поманил Ялозо. Титулярный советник отставил рюмку и подбежал.

– Фома Каликстович, надо помочь команде корабля разгрузиться. Немедленно!

– Слушаюсь! Акула, ко мне!

Несмотря на все старания каторжных, разгрузка парохода заняла трое суток. Единственный паровой катер таскал взад-вперед на буксире единственную баржу… Лыков и Таубе прошлись по Корсаковску, залезли на Брусничные горы, съездили даже на маяк. Внизу на камнях ржавели останки корпуса «Костромы», разбившейся два года назад. Рядом ползали сивучи и нерпы. На воде сидело бесчисленное множество птиц. В воздухе же их почему-то не было ни одной. Смотритель маяка, отставной кочегарный унтер-офицер, напоил гостей чаем. Он ходил с револьвером, а в его домике в углу стояла заряженная бердана. На вопрос, зачем такие предосторожности, старик ответил: здесь по-другому нельзя. И рассказал, что в восемьдесят пятом на маяк напали беглые. Убили смотрителя ближайшего поселения, а матроса при маяке сбросили со скалы. Живым.

Дни стоянки тянулись скучно. В крохотном городишке некуда было пойти. Вступить в исполнение своих обязанностей Лыков пока не мог. Его подчиненные старались угодить начальнику и перегибали палку. Особенно усердствовал Ялозо. Разговор шел на казенной квартире начальника округа. Фома Каликстович патетически воздел руки и воскликнул:

– Только скажите – все переделаем! Под ваш вкус. Хотите, японским шелком стены обобьем? Одно ваше слово…

– А средства на это предусмотрены?

Помощник начальника подобострастно хихикнул:

– Средства? Средства в нашей власти! Ежели уметь жить, можно в золоте купаться с вашей-то должностью.

– Пока оставьте как есть, а потом обсудим.

Лыков и Таубе столовались на пароходе, отказавшись объедать корсаковцев. Те, однако, наведывались каждый день, чтобы приложиться к буфету. Ялозо прислал на корабль бочонок красной икры. Алексей впервые отведал этот диковинный для обычного россиянина продукт. Хуже паюсной, конечно, но сгодится…

Еще сыщик повсюду вынюхивал «японский след». Понимал, что это смешно, но искал. В частности, высматривал в толпе жителей Страны восходящего солнца. В первый же день им с Виктором попалась на улице целая дюжина таковых.

– Гляди! Их тут много…

Барон усмехнулся:

– Кого их? Это корейцы.

– Как ты узнал?

– По характерным расовым признакам.

– Вон еще идут. А эти кто?

– Эти китайцы, а двое слева – айны.

– Черт. А японцев нет?

– Ни одного.

Лыков поскучнел. Подполковник хлопнул его по плечу:

– Не кручинься. Займешь должность – все твои будут!

На четвертый день «Петербург» выбрал якорь. Оставался последний отрезок в четыреста верст, до столицы Сахалина. Каторжные опять запели, но уже без истерики. В сумерках Алексей вышел на палубу. Опершись на леер, там стоял Фомин и молча смотрел на черную полосу по правому борту. Огонек папиросы освещал его лицо – мрачное, почти отчаянное.

– Что случилось, Карп Иваныч?

Губернский секретарь вздохнул и швырнул окурок в Татарский пролив.

– Сахалин! Будь он неладен… Как представлю, что опять в три часа поутру раскомандировка, а вокруг только каторжные рожи… Хоть стреляйся! Отвык я, Алексей Николаич, за отпуск. Придется сызнова привыкать.

– Долго вам еще лямку эту тянуть?

– Три года осталось. Выйду на пенсион – и в Холмогоры! Вот тогда заживу по-людски.

– Вы земляк Ломоносову?

– Нет, что вы! Я балаковский. Знаете такое место на Волге?

– А то! Я же сам нижегородец. Но почему тогда Холмогоры?

Фомин через силу улыбнулся.

– Все покидающие Сахалин берут местом пребывания Холмогоры. На бумаге. Потому как дотуда самые большие прогонные. Тысяча триста целковых на переезд! А я за четыреста рублей доберусь до своего Балакова и сразу же куплю домик. С видом на Волгу… Окуней стану ловить… Эх!

Фомин ушел, а Лыков еще какое-то время постоял на палубе. Суровый берег настраивал его на минорный лад. Что-то здесь будет? Как сложится? Мертвый остров, остров-тюрьма. Как тут вообще живут люди?

Утром 6 июня Лыков и Таубе, оба взволнованные, вышли на палубу. Пятьдесят пять дней путешествия позади! Прибыли. Панорама Сахалина медленно надвигалась на них. В версте от берега «Петербург» встал на якоря. От пристани отвалили сразу три катера. Два тащили баржу, а один шел налегке.

Друзей окликнул капитан. Он был в кожаной «шведке», из-под которой выглядывал парадный мундир.

– Вы к генералу? Я с вами!

Так втроем и сели в катер. Лыков, не переставая, вертел головой. Вот он, Александровский пост! Справа по борту красовались три живописных скалы, называемые Три брата. За ними – громада мыса Жонкьер с маяком наверху. В подошве мыса чернела какая-то огромная дыра. Рудник, что ли, выкопали? Но капитан пояснил, что это тоннель. Дурацкое, никому не нужное сооружение… По форме гора, образующая мыс, немного напоминала крымский Аю-Даг. Целый ряд высоких холмов уходил на юг. За ними – Алексей помнил это – прячется залив Дуэ и бывшая сахалинская столица. Там угольные копи и Воеводская падь с кандальной тюрьмой. В этой тюрьме собраны самые страшные и отчаянные узники острова. И порядки там самые жестокие. Потому, наверное, и побегов больше всего происходит именно из Воеводской тюрьмы.

Налево, на север, удалялись более пологие мысы. Их перспектива была даже красива. А прямо перед приезжими раскинулась обширная долина, окольцованная горами. Посреди долины текла река. Перед самым морем она делала резкий поворот к северу и впадала в залив, образуя длинную песчаную косу. Позади пристани с карантинными бараками виднелась слобода, а в полуверсте за ней, на холмах – Александровский пост. Чистый и уютный городок, много больше Корсаковска. На первый взгляд в нем не было ничего зловещего: дома как дома, и храм стоит как полагается… Но кучер тарантаса на пристани, сняв шапку, обнаружил наполовину выбритую голову. И вся толпа сделала то же самое, как только «благородия» сошли на берег.