Отдаю свое сердце миру - Деб Калетти

Дедушка передает историю их знакомства в кемпинге. Доун Селеста рассказывает всем, что она социальный работник на пенсии и вечная странница, а Люк – студент колледжа, но сейчас в академическом отпуске. Они уехали из Портленда несколько недель назад и колесят по дорогам вслед за своим настроением. Дедушкины байки Доун Селеста встречает заливистым смехом. Она вообще много смеется. Ногти на ее ногах в открытых сандалиях окрашены в цвет мандарина. Пожалуй, слишком холодно для сандалий. Джина внемлет с натянутой улыбкой итальянской графини с картины эпохи Возрождения. Люк Мессенджер сидит, откинувшись на спинку обитого красным плюшем стула, сложив руки на груди, спокойный, как закатное солнце.

Тете Энджи и дяде Пэту пора ехать, и вечеринка подходит к концу. Потоком льются благодарности, объятия, поздравления «с днем рождения, милая», напутствия «будь там осторожна» и слова на прощание.

– Еще раз спасибо, – говорит Аннабель Люку Мессенджеру. По крайней мере, она может проявить вежливость.

– Нет проблем. Надеюсь, тебе понравится.

– Куда вы с бабушкой направляетесь дальше?

– В Айдахо.

– О, здорово! Желаю хорошо провести время.

Здорово. Просто супер! Айдахо! Их Айдахо. Нет, она определенно собирается убить, убить, убить дедушку Эда.

* * *

Оказывается, ей и не нужно этого делать. После того как все разъезжаются, Джина дергает дедушку Эда за рукав.

– Пап, на два слова.

Они отходят к неработающему сигаретному автомату. Джина жестикулирует, как уличный продавец матрасов, а дедушка Эд вне себя от злости. Слышны обрывки фраз: «семейный праздник», «незнакомцы и Аннабель», «ты знаешь, каково ей», «полегче, Джина», «Господи Иисусе». И еще: «Айдахо» и «обманщик», «помилуй, Джина», «ты не можешь ее остановить».

Малкольм допивает свою колу, уже напоминающую растопленный лед. Карл Уолтер сидит за столом вместе с ними. Он брызгает водой на бумажные обертки от трубочек, и те извиваются змейками.

– Длинный день, – вздыхает он.

– Спасибо, что приехали в такую даль, – говорит Аннабель.

– Мне это в радость. – Кажется, он искренен.

* * *

В номере мотеля Малкольм чертовски достает Аннабель своими расспросами. Она валяется на кровати в любимой пижаме с обезьянками. Она обожает этих обезьянок, дрейфующих в голубом фланелевом космическом пространстве. Они – астронавты в бескрайней вселенной, и самое забавное в них – это мордочки. Плотно сжатые губы выдают нервное напряжение и беспокойство: так чувствуют себя, когда слишком далеко отрываются от дома, от родной планеты, замахиваясь на нечто грандиозное. Это был утомительный день, и ей нужно отдохнуть перед днем завтрашним, но Малкольм с соседней кровати все сыплет вопросами и снимает ее на видео. Сейчас он подносит телефон чуть ли не к самому ее лицу, чтобы сделать крупный план.

– Что самое трудное в беге по шестнадцать миль в день?

– Отвали, Тарантино.

– Я предпочел бы быть Уэсом Андерсоном. Ответь на вопрос.

– Самое трудное в беге по шестнадцать миль в день – это разборки с надоедливым братом после шестнадцатимильного марафона.

– Посерьезнее, Аннабель.

Она корчит рожицу.

– Чего ты надеешься добиться своей миссией?

– Я надеюсь открыть новую планету с признаками жизни. Иди спать.

– Аннабель. Да ладно, давай еще немного.

– Что? Я совершенно без сил. Иди чистить зубы и спать.

– После всего, что… э-э-э… произошло, почему ты бежишь из Сиэтла в Вашингтон, округ Колумбия, Аннабель Аньелли?

– Я должна что-то делать.

Он останавливает видеозапись.

– Ладно, иду спать.

Она слышит, как он возится в ванной, шуршит зубной щеткой. Он серьезно и преданно ухаживает за зубами. Он берет на себя все родительские заботы, в чем Джина немного небрежна. Он даже пользуется зубной нитью. В дни учебы он ложится в кровать ровно в половине десятого вечера, позволяет себе полчаса почитать, и в десять у него отбой. Он ест брокколи без всякого нытья. Вносит мультивитамины в еженедельный список покупок, который крепится магнитом к дверце холодильника.

Впрочем, когда в тот вечер они выключают в комнате свет, Аннабель чувствует, что брат не спит, да и он наверняка чувствует, что она тоже лежит без сна, поэтому его голос вновь раздается в темной комнате. Темноту нарушают лишь красный огонек детектора дыма и случайный свет фар от проезжающих по дороге автомобилей.

– С днем рождения, Аннабель.

– Спасибо, придурок.

– Жаль, что мама с дедушкой поссорились.

– Не бери в голову.

– И дед зачем-то притащил того парня.

– Да ладно. Он же без всякого умысла.

– Жаль, что… – Он замолкает, в коридоре за дверью урчит льдогенератор. – Все так.

– Мне тоже. – Она не собирается говорить, что ему не о чем сожалеть, что он ни в чем не виноват. Она не хочет будоражить его, потому что они оба – хронические извиняльщики, а люди этой породы знают, что их «жаль» распространяется на общее состояние мира. Аннабель и Малкольм еще долго лежат в тишине. Она так измотана, но сна ни в одном глазу.

– Эй, придурок.

– Да?

– Как дела в школе? Тот малыш, Дерек, больше не достает?

– Не Дерек, а другой парень, Шон.

– Мне так жаль, Малк.

– Да он просто глупый.

– Он не пытается тебя обидеть или еще что, как Дерек?

– Не-а. Он просто болван. Некоторые до конца жизни остаются тупыми и подлыми.

Ах как это верно, но последняя мысль, которая приходит ей в голову в восемнадцатый день рождения: скольким же людям она портит жизнь.

В течение полутора дней Аннабель бежит по убийственно душной дороге, автостраде 970, через Кле Элум. Она задыхается в липком панцире лубриканта Body Glide. Каждый проносящийся мимо грузовик оставляет ощущение, будто она побывала между жизнью и смертью. Наверное, то же самое чувствуют опоссумы, перебегающие дорогу. Испарина облегчения, плюс холодный страх, от которого волоски на теле встают дыбом.