Поиграем, мышка? - Ольга Островская

— Не надо. Я не хочу, — качаю головой.

Какое тут спать? Я вся, мягко говоря, на взводе.

Меня снова накрывает волной иррационального удовольствия от этого «моя». Все-таки опьянение у меня явно присутствует, иначе почему бы я так глупо радовалась столь собственническим заявлениям в мой адрес? Мне еще и самой хочется проявить собственнические порывы в ответ. Очень хочется. И проявлять их всю ночь напролет, как минимум. Это мне очень-очень поможет.

Поняв, что опять завожусь и начинаю нетерпеливо ерзать на сидении, шумно дыша, пытаюсь отвлечь себя, вспоминая все, что слышала и узнала сегодня, стараясь хоть как-то утрясти это все в голове и разложить по полочкам, но в результате на смену пошлым мыслям приходят обратно тревожные. Очень тревожные.

— Ты ранен? — не выдержав, я все-таки поворачиваюсь к мужчине, сидящему рядом, и принимаюсь тщательно его осматривать. — Этот псих говорил... и твой друг спрашивал... а я забыла, прости. А ты на руках меня нес. Тебе же больно, наверное.

Рошад бросает на меня пылающий взгляд. Боже, до чего же притягательный мужик. Хочу не могу.

— Не переживай. Я ранен не в том значении, которое ты в это слово вкладываешь. Скорее повреждена моя энергоструктура. Это... неприятно и болезненно, но не смертельно. Я восстановлюсь. Это тоже лишь вопрос времени.

— Как это энергоструктура? Хотя, нет, — поднимаю руки, переводя дыхание и чувствуя, как от резкого движения в голове все мутится. — Не объясняй сейчас. Это я хочу услышать на свежую голову. Скажи лучше, о чьей смерти шла речь, когда твой товарищ говорил о том, что подходящее тело найдут? Он же меня имел в виду.

— Да. Тебя нужно спрятать, — хмуро кивает Рошад, но я ощущаю в нем странную смесь досады с удовлетворением.

— Но... этот Хас... боже, это реально твой брат? Он же все равно будет знать, что я жива?

— Да, будет. Но если все твои знакомые на Земле будут думать, что ты мертва, то тебя ему никто и не выдаст.

— А как же моя семья? — шепчу потерянно. — Моя мама? Мы с ней не в самых близких отношениях... но все же она расстроится.

— Расстроится? — еще больше хмурится мой собеседник. — Странное определение возможных чувств матери в данной ситуации.

— Очень расстроится, — уточняю я. Тоже хмуро. И отворачиваясь.

Смутная и давящая мысль о маме и ее реакции на мою возможную смерть накрывает меня болезненной беспросветной тоской. Давней и, как мне казалось, почти изжитой. И застарелой обидой. Потому что... вряд ли мое исчезновение ее сильно опечалит. Она... именно, что расстроится. Погрустит немного. Польет картинно слезы, оплакивая «кровиночку», а потом скоропостижно и бурно утешится в объятиях новой любви. И нет, я не утрирую. Просто... я уже это видела. Давно. Когда умер мой брат.

Мрачные воспоминания служат тем ушатом ледяной воды, который эффективней всего остужает мое сбрендившее либидо. Подобрав под себя ноги и свернувшись калачиком, насколько позволяют ремни безопасности, я затихаю, смотря в окно и стараясь не утонуть в той старой боли. Брата нет уже двенадцать лет, но я до сих пор тоскую. И до сих пор не могу простить. Но это лишь мои личные проблемы.

Мы уже выехали из города и теперь стремительно несемся куда-то по скоростному шоссе. Глаза начинают слипаться. Отсутствие визуального соблазна, видимо, тоже помогает как и то, что Рошад не пытается продолжить разговор. Кажется, действие наркотика идет на убыль. Или это я уже просто на грани отключки. Уставшее от потрясений тело ноет и ощущается слабым, сознание уплывает в багряный туман, то и дело проваливаясь в него. И я в конце концов забываюсь в тревожной дреме, выпадая на некоторое время из реальности и погружаясь в бредовые и очень пошлые сновидения с Рошадом в главной роли.

Будит меня ощущение полета. Резко распахнув глаза, я испуганно хватаюсь за первую попавшуюся под руки опору, которой оказываются мужские плечи. И ведь даже сомнений не возникает, что это плечи моего босса, который снова куда-то меня тащит на руках.

О-о-ох, я реально спала? И как долго? Где мы? Почему так темно?

— Мы приехали, Мышка, — слышу я низкий и как будто севший голос Рошада. — Потерпи, сейчас зайдем в дом, и будет тебе свет В гараже я не включал. Мне он не нужен.

— Ты, правда, читаешь мысли? — настигает меня новая догадка-воспоминание, когда он так уверенно отвечает на мои мысленные вопросы.

— Некоторые. Особо «громкие» и эмоционально окрашенные, — напряженно признается мужчина, начиная подниматься куда-то по ступенькам.

Ох, мамочки. Это что же... он знает, что я о нем думаю... и как? И сколько?

— Знаю, крошка. И весьма польщен, — откровенно усмехается этот нелюдь бессовестный.

А-а-а-а, мне его просто убить хочется, как того, кто слишком много знает! Хотя нет... изнасиловать. Сначала изнасиловать. Чего добру пропадать? А потом можно и убить.

— Куард, — снова хмыкает, Рошад. толкая плечом какую-то дверь, кажется. Делает еще несколько шагов, снова открывает дверь, и заносит меня в помещение, где уже хотя бы очертание предметов можно различить в серебристом лунном свете, льющемся из окна.

— Что? — непонимающе уточняю, осторожно осматриваясь.

Мы минуем одну комнату — кажется, что-то наподобие холла — и оказываемся в следующей. С большими окнами. Эта уже похожа на гостиную, насколько я могу рассмотреть.

— Раса моя так называется. Я куард, а не нелюдь.

— Ага, нелюдь и есть, — мстительно возражаю я. Ибо нефиг в моих мыслях и пошлых фантазиях копаться.

Интересно, а он видел то, что мне снилось по пути сюда? Это было достаточно "громко" и эмоционально окрашено. Уверенна, что еще как.

В подтверждение моих выводов я слышу, как в груди мужчины рождается то ли рык, то ли стон. О-о-о, так вот как это работает?

И тут в комнате вспыхивает свет разом ослепляя меня. И это вынуждает спрятать слезящиеся глаза, прижавшись лицом к мужской груди.

О небо, какой он горячий. И твердый.

Я невольно делаю глубокий вдох, и мои легкие наполняются его запахом... терпким, пряным, с примесью гари и пота... И меня кроет снова. Тихо застонав, я обнимаю Рошада за шею, зарываясь пальцами в короткие волосы у него на затылке, и закрываю глаза, дурея абсолютно и, кажется, бесповоротно.

— Малыш... — хрипло рычит он, сжимая меня сильнее. Застывая на месте. Дышит так тяжело, что кажется, будто задыхается.

— Нам нельзя. Я не контролирую себя. Могу навредить.

О боже. Он серьезно? Да я же с ума сойду, если этот благородный рыцарь не перестанет ломаться.

— Я не хрустальная. И не девственница. Не навредишь, — возражаю, поднимая голову и встречаясь с его потемневшим до багровой черноты взглядом. Тянусь к его лицу, выдыхая прямо в губы: — Я хочу тебя. Уже давно. Ты знаешь об этом, раз читаешь мысли. Ты обещал, что поможешь мне. Так помоги.