Книги онлайн и без регистрации » Классика » Книга Песка - Хорхе Луис Борхес

Книга Песка - Хорхе Луис Борхес

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 46
Перейти на страницу:
рассказе я буду придерживаться реальности или, по крайней мере, своих воспоминаний о реальности, что, в конце концов, одно и то же. События произошли недавно, но в литературном обиходе, как известно, принято дописывать подробности и заострять акценты. Я хочу рассказать о встрече с Ульрикой (не знаю и, видимо, никогда не узнаю ее имени) в Йорке. Все происшествие заняло вечер и утро.

Конечно, я мог бы придумать, что в первый раз увидел ее у «Пяти сестер», под не запятнанными ничьим воображением витражами, которые пощадили кромвелевские иконоборцы, но на самом деле мы познакомились в зальчике «Northern Inn»[11], за стенами города. Было полупусто, она сидела ко мне спиной. Ей предложили выпить, последовал отказ.

– Я феминистка, – бросила она, – и не собираюсь подражать мужчинам. Мне отвратительны их табак и спиртное.

Фраза была рассчитана на успех, я понял, что ее произносят не впервые. Потом я узнал, до чего эта мысль не в ее характере; впрочем, наши слова часто не похожи на нас.

Она, по ее словам, опоздала в здешний музей, но ее пустили, узнав, что посетительница из Норвегии.

Кто-то заметил:

– Норвежцы не в первый раз в Йорке.

– Да, – подхватила она. – Англия была нашей, но мы ее потеряли. Если человек вообще может хоть чем-то владеть или что-то терять.

И тогда я увидел ее. У Блейка где-то говорится о девушках из нежного серебра и ярого золота. Ульрика была золото и нежность. Высокая, подвижная, с точеным лицом и серыми глазами. Но поражала в ней даже не внешность, а выражение спокойной тайны. Беглая улыбка делала ее еще отрешенней. На ней было черное платье, что редкость в северных краях, где пестротой пытаются скрасить блеклое окружение. По-английски она говорила чисто, точно, лишь слегка подчеркивая «р». Я не наблюдал за ней, все это понемногу вспомнилось позже.

Нас представили. Я сказал, что преподаю в Андском университете в Боготе, и пояснил, что колумбиец.

Она задумчиво спросила:

– А что значит быть колумбийцем?

– Не знаю, – ответил я. – Вопрос веры.

– То же самое, что норвежкой, – заметила она.

О чем еще говорилось тем вечером, не помню. Наутро я рано спустился в столовую. За окнами выпал снег; пустоши тонули в рассветном солнце. Мы были одни. Ульрика позвала меня за свой столик. Она сказала, что любит гулять в одиночку.

Я вспомнил шутку Шопенгауэра и возразил:

– Я тоже. Можем отправиться вдвоем.

Мы двинулись по свежему снегу. Вокруг не было ни души. Я предложил добраться до Торгейта, спустившись несколько миль по реке. Я уже знал, что люблю Ульрику, и хотел идти рядом с ней одной.

Вдруг издали донесся вой волка. Я ни разу не слышал волчьего воя, но понял, что это волк. Ульрика не изменилась в лице.

Внезапно, словно думая вслух, она произнесла:

– Несколько жалких мечей вчера в Йорк-Минстере тронули меня сильнее, чем громадные корабли в музее Осло.

Наши пути расходились. Вечером Ульрика отправлялась в Лондон, я – в Эдинбург.

– Хочу пройти по Оксфорд-стрит, – сказала Ульрика, – где Де Куинси искал свою Анну, потеряв ее в лондонском многолюдье.

– Де Куинси, – отозвался я, – перестал искать. А я, вот уже столько лет, все ищу.

– И кажется, нашел, – уронила она вполголоса.

Я понял, что сейчас может сбыться самое невероятное, и стал целовать ее губы и глаза. Она мягко отстранилась и, помолчав, сказала:

– Я стану твоей в Торгейте. А пока не трогай меня. Прошу, так будет лучше.

Для старого холостяка обещание любви – нечаянный дар. Сулящая чудо вправе диктовать условия. Я вспомнил свою юность в Попайяне и девушку из Техаса, светловолосую и гибкую, как Ульрика, которая отвергла мою любовь.

Я не сделал ошибки, спросив, любит ли она меня. Я понимал, что окажусь не первым и не останусь последним. Это приключение, видимо итоговое для меня, было для этой блестящей и решительной воспитанницы Ибсена одним из многих.

Мы шли, взявшись за руки.

– Все это похоже на сон, – сказал я, – а мне никогда не снятся сны.

– Как тому царю, – откликнулась Ульрика, – который не видел снов, пока волшебник не усыпил его в свинарне. – И через миг добавила: – Послушай. Сейчас запоет птица.

Спустя мгновение послышалась трель.

– В этих краях верят, – сказал я, – что обреченные на смерть могут предсказывать будущее.

– Я и обречена, – был ответ.

Я ошеломленно посмотрел на нее.

– Пойдем через лес, – настаивал я. – Так короче.

– В лесу опасно, – отвечала она.

Пошли пустошью.

– Если бы эта минута длилась вечно, – прошептал я.

– «Вечность» – слово, запретное для людей, – произнесла Ульрика и, чтобы смягчить высокопарность, попросила повторить мое имя, которого не расслышала.

– Хавьер Отáрола, – выговорил я.

Она попробовала повторить и не смогла. У меня имя «Ульрикке» тоже не получилось.

– Буду звать тебя Сигурдом, – сказала она с улыбкой.

– Если так, – ответил я, – то ты – Брюнхильда.

Она замедлила шаг.

– Знаешь эту сагу? – спросил я.

– Конечно, – отозвалась она. – Трагическая история, которую германцы испортили потом своими «Нибелунгами».

Я не стал спорить и сказал ей:

– Брюнхильда, ты идешь так, словно хочешь, чтобы на ложе между нами лежал меч.

Но мы уже стояли перед гостиницей. Я почему-то не удивился, что она тоже звалась «Northern Inn».

С верхней площадки Ульрика крикнула мне:

– Слышишь, волк? В Англии волков не осталось. Иди скорей.

Поднимаясь, я заметил, что обои на стенах – во вкусе Уильяма Морриса: темно-красные, с узором из плодов и птиц. Ульрика вошла первой. Темная комнатка была низкой, как чердак. Долгожданная кровать повторялась в смутном стекле, и потускневшая полировка дерева напомнила мне о зеркале в Библии. Ульрика уже разделась. Она называла меня по имени: «Хавьер». Я почувствовал, что снег повалил гуще. Вещи и зеркала исчезли. Меч не разделял нас. Время текло, как песок. Век за веком длилась во тьме любовь, и образ Ульрики в первый и последний раз был моим.

Конгресс

Ils s’acheminèrent vers un château immense, au frontispice duquel on lisait: «Je n’appartiens à personne et j’appartiens à tout le monde. Vous у étiez avant que d’y entrer, et vous у serez encore quand vous en sortirez».

Diderot. Jacques Le Fataliste et son Maître (1769)[12]

Мое имя – Александр Ферри. В нем слышатся отзвуки битв, но ни победная сталь, ни великая тень македонца – по выражению автора «Надгробий», почтившего меня своей дружбой, – не имеют ни малейшего касательства к непримечательному седому человеку, царапающему эти строки в одном из верхних этажей

1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 46
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?