Хищники Дня и Ночи - Виктор Ночкин

Чаглави задумался – в который раз за это, пока еще короткое, путешествие. Много нового, приходится больше размышлять… Непривычно.

Вот эти – невольники. Смысл был понятен, но… У Ночных не бывало рабов. То есть в старые добрые времена, до появления Замка, пленные южане были рабами на севере, в городах у моря. Но пленные – другое дело. Ночные считали их дикарями, которые в самом деле немногим отличаются от животных, а потому могут работать, как скот. А эти заставляют этак работать своих же Дневных. Если Ночной объявлял себя слугой какого-нибудь воина из высшей касты, это было добровольное решение. Чем выше статус господина, тем почетней участь слуги. Вассалы великих воинов похвалялись доблестью хозяина, на них ложился отблеск господской славы. Кто не желал служить трусу – всегда мог сменить хозяина. Ночной слабого сложения и низкого рода, не желавший иметь господина, выпадал из социума – это правда. Такие становились изгоями, скитались между чужих поместий, уходили в степь либо селились у подножия великих гор. Бродяга не имел прав, его могли убить, но заставить работать насильно? Нет, немыслимо! В конце концов, вассальные отношения иногда являлись пустой формальностью, Ночной жил собственным хозяйством, а тому воину, которого считал господином, отдавал часть урожая. А тут – ошейник, колодки… Погонщики с палками.

– Что, удивлен? – спросил Свифт. – Так здесь живут. Дневные подчиняются выбранным старейшинам и потому считают себя свободными. Они утверждают, что у них нет хозяев… но рабы у них есть.

Чаглави не стал отвечать. Общественное устройство Дневных он представлял себе очень приблизительно. Слышал, что они сходятся общиной и совместным голосованием избирают правителей из числа мудрых стариков. Не объяснять же колдуну в присутствии агента Дневного, что у Ночных хозяина тоже выбирают? Но не скопом, не толпой выбирают, а каждый – для себя. Только для себя. Не навязывают свой выбор соседу.

Во всяком случае, отметил юноша, судя по тону, каким произнес объяснение Джеремия Свифт, колдуну тоже не по душе порядки Дневных. Это хорошо. Потому что, если предстоит долгое путешествие, между товарищами должно быть согласие.

* * *

Тарвулы брели, мерно покачивая горбами, постукивали окатыши в ступицах, а вокруг расстилалась ровная белая степь, накрытая куполом белого неба. Повсюду – одно лишь белое сияние, от которого не укрыться даже под широкими полями шляпы. Чаглави, чтобы занять голову хоть чем-то, сперва обдумывал увиденное и мысленно готовил доклад королю Лашману. Потом, когда все пересказал и ответил на выдуманные вопросы владыки Ночи, принялся вспоминать застольные песни Ночных.

Тут, словно угадав мысли пассажира, Таклан завел свои заунывные рулады. Его песня ничуть на напоминала энергичные напевы воинов Ночи, которые обычно исполняют хором, ритмично постукивая кубками по столам, – дорожная песня агента была длинной, равномерной и тоскливой, как дорога по горячей пустыне. Так что Чаглави никак не мог со своим мысленным речитативом угодить в такт и быстро сбился. Попробовал распахнуть одежды – но стало только хуже, теперь уже ветер не ощущался вовсе, и юноша снова укутался в накидку. Окажись здесь шерван – небось вмиг бы растаял и испарился. Ночной попытался уснуть – не вышло, выспался утром, а в липкой жаре и сон не шел.

– На ангварге вышло бы раза в четыре быстрее, – пожаловался Чаглави колдуну.

– Скучно? Ничего, это только здесь, у великих гор. Погоди, дальше к югу снова станет веселее, – пообещал Джеремия. – Эй, Таклан! Далеко до жилья?

– Далеко. Сейчас тарвулов напою, и дальше двинем. К вечеру, наверное, будем в городе.

Агент остановил повозку, вытащил поилки, припрятанные под сиденьем. Поилка представляла собой половинки расколотого сегмента старого джудового стержня, соединенного кожаными вставками, так что могла складываться до почти совсем плоского состояния. Расправленные, они превратились в ведра. Таклан наполнил поилки водой и сунул животным, те тут же потянулись тупыми мордами. Пассажирам Дневной тоже предложил напиться из кувшина, Джеремия покачал головой, а Чаглави выпил две чашки. Таклан осторожно подлил масла в ступицы, похлопал тарвулов по пыльным горбам, но звери не обращали внимания, лакали воду. Выпили, вылизали длинными языками поилки. Один коротко проныл скрипучим голосом.

– Хватит, – отрезал возница. – Приедем в город, напьетесь вволю.

Сложил поилки, снова занял место в передней части повозки и ткнул стрекалом в спины тарвулов, понукая двигаться дальше. Животные понуро затрусили по дороге, поднимая плоскими ступнями облачка белой пыли.

И снова потянулась бесконечная дорога. Чаглави вспотел. Кажется, вся выпитая вода мгновенно покинула тело, ему снова хотелось пить, но юноша сдерживался. Не показаться бы спутникам изнеженным лентяем… На севере, с ночной стороны, ему частенько приходилось ездить с королем в дальние поместья, так что Чаглави считал себя опытным путешественником, но странствия по краю Дня – совсем-совсем другое дело. Очень трудно с непривычки. И все же Ночной крепился изо всех сил, не жаловался и не просил у Таклана еще воды.

– Ангварг здесь бы не выдержал, без воды да на такой жаре, – заговорил колдун. Видимо, хотя Свифт и изображал равнодушие, ему тоже стало скучно. – Вот тарвулы тянут. Хотя и им тяжело. У Таклана хорошие звери, сильные и отлично выученные.

– Дорогие тарвулы, – согласно поддакнул возница, прервав песню. – Но мне без таких нельзя, я полжизни в пути провожу.

И снова затянул напев – унылый, как белая степь.

Дальше к югу местность начала меняться, хотя и очень медленно, постепенно. В очередной раз осторожно выглянув из-под шляпы, Чаглави обнаружил, что степь уже не вполне ровная, у горизонта появились холмы. Да и цвет сменился, не такой белый. Назад Ночной не глядел. И примета плохая, и глядеть там особо не на что. Великие горы с этой стороны – белые, блестящие. И небо над головой такое же. Скорей бы холмы. Между ними хоть где-то встречается тень.

* * *

Повозка достигла холмов, когда солнце, наверное, давно уж миновало зенит. Определить время было невозможно – вокруг все та же белая слепящая пустота. Не было тени, по удлинению которой можно заметить, как смещается светило. Не было вообще ничего – ни звука, ни движения. Холмы оказались пологими, с покатыми боками, со всех сторон выбеленными, как и пустыня между ними и великими горами.

Чаглави подумал: ну и длинный здесь день! Тянется и тянется… конца не видно. Не хотелось даже говорить. И Таклан умолк.

Холмы постепенно становились все выше и круче – как волны, когда удаляешься от суши. Чаглави заметил, что возница оглядывается, будто ищет что-то. Вот Дневной прикрикнул на тарвулов, повозка свернула с дороги, въехала в лощину между двух возвышенностей. Чудо – здесь была тень!

– Тарвулов покормим, – пояснил агент и полез под свою скамеечку – доставать поилки.

Джеремия выпрямился, скинул просторную накидку, стащил куртку. Чаглави с удивлением увидел, что плоский торс колдуна остался сухим, сам-то Ночной обливался потом. Вообще, тело Свифта было словно вылепленным из гончарной массы – даже на вид оно казалось твердым. Не таким, как у людей. Мышцы, крепкие, округлые, хорошо различались под тонкой кожей, перекатывались при каждом движении. Ночной тоже скинул одежды. Здесь, в тени, это было можно сделать, не опасаясь, что жаркие лучи спалят кожу. Чаглави оглядел себя, потом – снова чародея. Человеческое тело гораздо мягче. Не только Ночные, но и изможденные рабы – Дневные, которые волокли груз под присмотром стражи, даже они были куда более мясистыми, чем тощий Джеремия Свифт. Да и если припомнить, как выглядят всевозможные звери, шерваны, тарвулы, ангварги – они тоже более рыхлые на вид, чем Свифт.