Возрождение - Олег Верещагин

И вот прибежал вестовой Пашутина и сказал про беженцев. Ковалев сперва не поверил, но потом, конечно, понял, что это не шутка – кто же так шутит?!

Дворик был очищен от снега – поселковые умельцы сделали какие-то ветроулавливатели, так что постоянно свистящие вихри выметали снег в щели. Но сверху он шел и шел, сыпал и сыпал. По периметру стояли три десятка черных тополей, старых, не пирамидальных. Многие все спорили, умерли деревья или еще оживут когда-нибудь. Ковалев не спорил. Не все ли равно? Ничего уже не будет прежним.

Про витязей ему заранее сказали, что они там сидят. А вот беженцы его удивили…

Он и сейчас продолжал удивляться, глядя на них.

Когда он увидел эти футляры, то думал: там все, что угодно. Один кадр в свое время в таком же, только больше, притащил младшую дочку. Консервы, оружие. Вещи какие-то личные, в конце концов.

А вот и нет!

Там были скрипки. Две скрипки.

Мужик… нет, не мужик, скрипач постарше – лет сорока типичный такой музыкантик из заслуженных, не от мира сего – низенький, худенький, носатый, шевелюристый, с потерянным взглядом за очками. Когда он сказал, что лауреат, Ковалев не удивился и сразу поверил. Именно такие они и есть – лауреаты, мать их Страдивари. Такой даже в городе из прошлой жизни без полиции-милиции, международных комиссий и юриста существовать не мог. А как он больше года прожил-то в ЭТОМ мире?! Вот ведь фокус…

Мальчишке лет двенадцать. Породистый – русый, сероглазый, пухлогубый – не в этого взлохмаченного… но с такими же перепуганными глазами. Тоже скрипач. Юное дарование. А этот ему кто, неужели отец?

Выглядели они неухоженными, одетыми шаляй-валяй, лишь бы теплее, но не голодными и не больными. Уже плюс. Большой.

– Оружие, лекарства и наркотические средства, продукты, горючее и изделия из драгоценных металлов имеются? – Ковалев придвинул расчерченную тетрадь и запылившуюся пачку бланков удостоверений.

– Нет, – торопливо сказал скрипач.

Ковалев кивнул, вопрос был задан для проформы и для того, чтобы войти в подзабытый ритм.

– Прибывая на эту территорию, вы должны осознавать, что она подконтрольна Русской Армии и что любое нарушение правил поведения на ней карается смертью.

– Мы осознаем. – Скрипач робко улыбнулся.

– В случае, если вашим спутникам не исполнилось четырнадцать лет, ответственность за них несете вы, – продолжал гнуть Ковалев. Кто-то из витязей хмыкнул или хрюкнул.

– Я несу, – подтвердил скрипач.

Мальчишка молчал, глядя в футляр своей скрипки.

– Фамилия, имя, отчество. – Ковалев обмакнул перьевую ручку в чернильницу.

– Я – Марк Захарович Ройтманович, – представился скрипач, гордо откинув голову. За столом витязей коротко рассмеялись. – Мальчика зовут Слава.

– Меня не интересует, как зовут мальчика, меня интересуют его имя, фамилия и отчество, – уточнил Ковалев. – Он немой? – это была не издевка, а серьезный вопрос, уточнение. Бывало всякое.

– Н-нет… – Марк Захарович растерялся. – Славик…

– Вячеслав Игоревич Аристов, – тихо, но отчетливо сказал мальчишка, на секунду подняв глаза.

Ковалев вписал данные, потом – даты рождения. Ройтмановичу оказалось тридцать восемь лет, мальчишке, как врач и предполагал, – двенадцать. И они точно не бедствовали особо. Среди последнего потока беженцев сорокалетние мужчины походили на стариков, двенадцатилетние дети тянули на больных дистрофией тридцатилетних карликов…

– Ваша профессия, – кивнул Ковалев Ройтмановичу, который опять принял позу собственного бюста.

– Я скрипач. Лауреат…

– Во мудак, – отчетливо сказали за столиком. Ковалев недовольно покосился туда. «Если эти двое сейчас бросятся на скрипача, мне их не отогнать», – подумал он. Но витязи наблюдали происходящее с живым интересом, как спектакль.

– Я спросил о профессии, – прервал Ковалев начавшееся было перечисление титулов.

– Но… э… скрипач – это и есть…

– Ясно, профессии у вас нет, – кивнул Ковалев.

Само по себе это было неудивительно. Если не забывать о массе менеджеров, брокеров и хакеров, которая заполонила Россию перед войной. Но ведь и в настоящее время, не так давно, в поселке появился депутат Государственной Думы, который считал, что «депутат» – это профессия, пытался организовать «представительный орган» и требовал, чтобы спасли его семью. Какого хрена он не пытался спасти ее сам – никто так и не понял, а объяснений получить не удалось, так как в порядке межфракционной борьбы надоевшего всем придурка повесили, а потом переработали на фосфаты. Пытавшийся выкаблучиваться «известный модельер» оказался намного более приятным человеком и, слегка войдя в контакт с реальностью, стал просто незаменим на поприще еле-еле появившейся хиленькой текстильной промышленности. Ну а забредший в поселок с десятком спасенных им детишек и чудом оправившийся от лучевой болезни капитан-американец Сандерс из «сил ООН» вообще был отличным парнем, и, когда он погиб в бою с бандой месяц назад, его оплакивал весь поселок.

– Но я лауреат… – снова начал скрипач.

Ковалев поднял руку:

– Это меня не интересует. Кем приходится вам мальчик?

– Он мой лучший ученик… мы из Смоленска…

Врач поглядел несколько мягче. Неужели спас мальчишку? Что ж, было и такое. Были родители, которые съедали своих детей. А были совершенно посторонние люди, отдававшие здоровье, силы, жизнь – чтобы выжили чужие дети. Ковалев навидался и того, и другого. И давно перестал рассуждать о «роде человеческом», предпочитая говорить о конкретных его представителях в каждом случае.

Ройтманович продолжал:

– Мы были на концерте, когда началось ЭТО… и спрятались в подвале супермаркета… Рядом с концертным залом… Было ужасно!!! Мы оттуда не выходили, пока… – он замялся.

Сочувствие отхлынуло.

А, ну конечно, ясно. Они два года просидели в подвале, жрали консервы, пили воду из баллонов, а когда продукты кончились – выползли наверх посмотреть, не навел ли законно избранный президент порядок. Если не президент, то им и ООН сгодилась бы. Но наверху оказалось страшно. Кто бы мог подумать?! Президент поджарился под Кремлем (там теперь довольно мерзкое бурлящее озеро). ООН гикнулась вместе с «мировым культурным пространством». И эти двое рванули искать тех, кому пригодятся их чуткие музыкальные души.

Но вот почему они ДОШЛИ СЮДА – это был еще тот вопрос.

Суворовское училище полгода назад не дошло. Держали оборону в комплексе, потом, когда вместе с вымирающими агрессивными офисно-хомячными массами и остатками оккупационных войск схлынула волна первых побоищ, вышли. Две сотни парней, четыре десятка преподавателей и инструкторов, около сотни детей и женщин. Дети и женщины дошли почти все. А ребята и мужики… ну как бы иначе смогли дойти женщины и дети? Там-то все понятно.