Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни - Тереза Браун

– Твоя очередь брать пациента, – говорит она. – Тут на сестринском посту все записано. – Нажав на кнопку, я завершаю звонок. Она права – сейчас и правда моя очередь, но это ведь Кандас Мур…

Кандас приносит с собой в больницу свои собственные дезинфицирующие салфетки, и все ее родные и друзья по очереди помогают ей обрабатывать палату. Кроме того, она записывает все, что происходит вокруг нее, и так внимательно вчитывается в записи в своей медкарте, что напоминает налогового инспектора, изучающего твою декларацию о доходах на предмет малейших несоответствий. Конечно, я могу понять ее одержимость чистотой: в конце концов, существует реальный риск подцепить в больнице инфекцию, и каждый год совершается уйма ошибок, однако главная проблема в полном отсутствии у нее какого-либо доверия к медперсоналу. Ей нужно, чтобы мы за ней ухаживали, однако в глубине души она убеждена, что мы можем только навредить, будь то случайно или даже по злому умыслу, вот она и мечется между агрессивной подозрительностью и явным заискиванием. Она обманом располагает к себе своей показной дружелюбностью, но стоит вступить в дело ее паранойе, как никому несдобровать. Быть ее медсестрой – самая ужасная безнадега, которую только можно представить. Что ж, может быть, она то же самое чувствует по поводу того, что сама является пациентом.

Кандас – сорок с небольшим, она выглядит молодо, спортивного телосложения и довольно сильная, но это ничего не меняет. Она ложится в больницу для аутологичной трансплантации – внутривенного введения ее собственных (не пораженных раком) клеток. В этом и состоит главное отличие от аллогенной трансплантации, когда пациент получает клетки от другого человека, именуемого «донором». Аутологичная трансплантация, она же «ауто», связана с куда меньшими рисками, чем аллогенная трансплантация – «алло». Прогноз для людей с раком вроде того, что у Кандас, также обычно довольно хороший, так что объективно у нее гораздо меньше поводов для беспокойства, чем у многих других наших пациентов.

– Новый пациент, – говорю я Бет. – Нужно идти. Держи меня в курсе, – говорю я, не придумав ничего более оригинального, но Бет машет мне вслед рукой. Что ж, хотя бы хватило ума воздержаться от жалоб по поводу Кандас. Насчет мистера Хэмптона, правда, я тоже у нее так и не спросила. К счастью, время еще есть.

На сестринском посту я забираю распечатку с данными пациента, которую мне оставила старшая сестра. «Кандас Мур, – дразнящим голосом говорит администратор. – Ох, Ти, тебе сегодня понадобится дополнительная порция любви».

Я хмурю брови. «Ну, да…»

Администратор смеется, после чего добавляет чуть ли не шепотом: «Может быть, она припозднится. Остается только надеяться».

Вернувшись к своей рабочей станции, я задумываюсь о том, во сколько именно к нам прибудет Кандас, как вдруг мой телефон снова начинает пищать.

– Медицинская онкология, Тереза.

– Филдс ваш пациент? Это радиология. Из-за чего она здесь?

У него взволнованный, напряженный голос, и это немного сбивает меня с толку. Я ничего не понимаю. Я сообщаю, что знаю сама:

– У нее антифосфолипидный синдром, мы начали вводить ей внутривенно аргатробан…

– У нее в животе полно воздуха, – перебивает он меня. И снова мы возвращаемся к ее животу. Ничего не понимаю. – Это классический симптом перфорации.

Перфорации? У Шейлы перфорация кишечника? Не может быть – она ведь поступила из-за проблемы со свертыванием крови. Перфорация – это неотложный случай, когда в кишечнике образуется дыра, через которую его содержимое попадает в брюшную полость. Мне сложно вникнуть в его слова и в полной мере осознать всю серьезность происходящего. Шейла ведь мой «любопытный» с клинической точки зрения пациент. Я ожидала, что мы разберемся с ее нарушением свертываемости крови, изучив лабораторные показатели, сделав тщательные наблюдения и подобрав нужное сочетание лекарств, которые помогут взять ее болезнь под контроль. Перфорация кишечника же – проблема сугубо хирургического характера, и если ей и может что-то помочь, так это только скальпель.

Есть один старый анекдот про отправившихся охотиться на уток врачей. Терапевт смотрит на летящую в небе утку и говорит: «Эта птица похожа на утку, она летает как утка и крякает как утка, таким образом, скорее всего, это действительно утка». Ему требуется столь много времени, чтобы удостовериться, что перед ним и правда утка, что он ее упускает, так и не успев прицелиться. В небе пролетает еще одна утка, и уже другой врач – на этот раз хирург – достает ружье и многократно стреляет по птице. Она падает на землю, хирург подходит к ней и смотрит на нее. «Ага, – говорит он, – это утка».

У нас на этаже онкологии и гематологии обычно не бывает пациентов хирургии – мы собираем данные и размышляем, в то время как они режут – однако, судя по всему, сегодня все изменится. Осознать всю многогранность ее диагноза не так-то просто. У Шейлы проблема со свертыванием крови, но не с перфорацией кишечника. Перфорация кишечника, однако, у нее тоже имеется. Мой мозг отчаянно пытается вникнуть.

– Не могли бы вы позвать резидента? – просит радиолог, и его голос кажется очень, очень отдаленным. Я все еще в ступоре, но теперь до меня дошло. У Шейлы перфорация – то есть разрыв кишечника. Пазл окончательно сложился.

– Да-да, – говорю я. – Я ему позвоню. – Я вешаю трубку.

Дело плохо. Когда я училась на медсестру, нас приучили бояться слова «перфорация» как огня, потому что ее сложно обнаружить и она часто приводит к летальному исходу. Я разыскиваю в своих бумагах номер интерна и пишу ему на пейджер, чтобы он срочно позвонил мне по телефону. Мне ужасно не по себе от того, что я даже не подумала о том, что у Шейлы внутри могут быть повреждения, однако, по правде говоря, правильно диагностировать так называемый «острый живот» – задача не из простых, и компьютерная томография является единственным достоверным способом проверить, поврежден ли кишечник.

Главную опасность представляет не сама перфорация кишечника, хотя его и нужно будет залатать хирургическим путем. Наибольшую угрозу здоровью и жизни Шейлы представляет содержимое ее желудочно-кишечного тракта, просачивающееся в брюшную полость. Наш организм внутри полностью стерилен, если не считать те его части, что открыты для внешнего мира, и хотя наполняющие кишечник человека бактерии и незаменимы для здорового пищеварения, при попадании туда, где микробам не место, они могут представлять смертельную опасность. В теплой и влажной среде брюшной полости Шейлы бактерии могут бесконтрольно размножаться, вызывая инфекцию под названием перитонит, который может перерасти в еще более опасную проблему – сепсис.

Сепсис провоцирует катастрофическую реакцию иммунной системы под названием ССВР (синдром системной воспалительной реакции). Эта аббревиатура может показаться довольно безобидной, однако на деле ССВР – нечто совершенно страшное. На последних стадиях сепсиса кровь начинает проникать в ткани организма, из-за чего в артериях и венах ее количество уменьшается. Из-за этого снижения общего объема циркулирующей крови у пациента падает давление. Давление может снижаться до тех пор, пока его окажется недостаточно, чтобы снабжать кровью все части организма. Когда это происходит, один за другим начинают отказывать и отмирать органы.