Званый ужин - Анна Дэвис

— Извини, — пробормотала она, не отрывая взгляда от рыбы.

— Ничего, дорогая, все в порядке. — Пластилин сам дотянулся до миски с салатом, которую, следуя правилам, должна была бы передать ему Клэрри.

— Ну а теперь, когда мы все снова собрались за этим прекрасным столом, позвольте мне произнести тост! — Вояка выбросил вперед руку с бокалом, вроде собрался запустить им в кого-нибудь из сотрапезников. — За хозяев этого гостеприимного дома!

— Ага, за хозяев, — эхом отозвалась Круэлла. — За Алекса и Тильду.

— Да хранит Бог их и иже с ними, — поддакнул себе под нос Глянец.

Бокалы сдвинулись и зазвенели. Звяканье стекла отозвалось острой болью в мозгу Клэрри. Стеклянный звон в сопровождении боли все длился и длился… хотя давно должен был стихнуть. Соседи Клэрри по столу глотнули вина, отставили бокалы и взялись за вилки с ножами, а муки Клэрри продолжались, и она уже готова была завизжать. Ни один человек за столом, кроме нее, не слышал этого ужаса, грозившего взорвать ее череп изнутри. Но она точно знала, что звенящий гул исходит от кого-то из них… Сбитая с толку, Клэрри извернулась в кресле так, чтобы видеть все лица и найти наконец источник пытки.

Глянец. Его лицо внезапно стало прозрачным. Черты стерлись, и Клэрри отчетливо увидела голову, полную колокольчиков: больших и маленьких, и звоночков будильников, и церковных колоколов, и упряжных и коровьих бубенчиков. Колоколов было так много, что они занимали все пространство до последнего дюйма. Выглядело все это хаосом металла. Звучало — адовой какофонией.

Бряцанье и звяканье усиливались, но никто, кроме Клэрри, по-прежнему не слышал ни звука. В страхе, что лопнут барабанные перепонки и весь ее мир погрузится в безмолвие, Клэрри с силой зажмурилась.

И все стихло. Словно ничего и не было. Открыв глаза, Клэрри обнаружила, что колокола исчезли, а лицо Глянца вновь на положенном месте. Запах его лосьона после бритья не стал слабее, но в комнате хотя бы наступила тишина. Медленно, с облегчением выдохнув, Клэрри постаралась забыть об ужасном концерте и сосредоточиться на ужине.

— Счастливая ты девушка, — громыхнул голос Пластилина у самого уха Клэрри, вырвал ее из ступора. — В том смысле, что Алекс с Тильдой у тебя в родне. Ты приболела — а они рядом, заботятся о тебе, ухаживают, несмотря на свой званый ужин.

Желудок Пластилина издал странный, низкий звук, похожий на стон. Возразить хотел?

Клэрри попыталась ответить улыбкой, но лицевые мышцы отказались повиноваться, и ей удалось лишь прищуриться, отгородившись плотной вуалью ресниц.

Сквозь сеточку ресниц Клэрри следила за едоками, дружно терзавшими розовую форель. Ни один из них не разделял ее тревоги насчет головы рыбины. Впрочем, решила Клэрри, даже если кого-нибудь и смутят желтые рыбьи глаза, он сохранит свое беспокойство в секрете — чтобы не упасть в глазах остальных.

Все умолкли, расправляясь с едой. Атмосфера сосредоточенной алчности душила. Время от времени кто-нибудь блаженно причмокивал, да мерно щелкали челюсти жующей Тильды. Клэрри решила, что в половине повисшего над столом гнета виновны тайные мысли каждого, скрытые под маской увлеченного насыщения, а в другой половине — безуспешные попытки Тильды призвать к порядку свои челюсти. Клэрри хотелось сказать Тильде, что та зря тревожится — ее щелкающие зубы не раздражали, скорее успокаивали, как тиканье ходиков. Более того, окинув взглядом стол, Клэрри заметила, что челюсти Тильды задали ритм остальным едокам, жующим теперь с тем же автоматическим постоянством. Стихни сейчас это щелканье — возможно, само время остановится. Энтузиазм едоков рябью волновал атмосферу, кругами расходился от каждого и собирался в центре стола, над свечами и приборами с приправами. Если бы Клэрри могла, она сохранила бы все до капли — на будущее. Взамен собственного отвращения к еде.

— Тебе уже лучше, Клэрри? — Заговорив с полным ртом, Пластилин заработал суровый взгляд жены. Зубы у него были в зеленом пюре, как будто он пережевывал марсианина.

— Да.

— У тебя это хроническое? — поинтересовался Вояка, прежде чем насадить на вилку порядочный кусок рыбы и с видимым трудом запихнуть его в рот.

— Я не знаю.

— Моррис, помнится, что-то такое рассказывал о твоих приступах, — продолжал Вояка.

С полным ртом он смахивал на хомяка, затолкавшего запас снеди за левую щеку.

— Говорят, я нервная. — Клэрри принялась за картофельный цветок, старательно избегая рыбьего взгляда.

— Неужели? По мне, так это мягко сказано, — вставила Тильда.

— Ну-ну, дорогая, — буркнул Алекс.

— Как дела в галерее? — спросил Вояка. — Лично мне трудно вообразить Морриса бизнесменом, однако, по слухам, успех не за горами. Черт возьми, целую вечность не видел мерзавца… э-э… прошу прощения за мой язык.

— Галерея стала больше, — сказала Клэрри. — Моррис сломал стены.

— А что, Моррис все еще при своей жуткой бороде? — спросила Круэлла. — Только без обид, но борода у него — кошмар.

Клэрри глянула на рыбу с надеждой — вдруг ответит вместо нее? Рыбина молчала, недвижимая.

— Ну скажи, Клэрри! Скажи, что Моррис сбрил бороду, — не унималась Круэлла. — Если он до сих пор этого не сделал, ты должна его заставить.

— Он сбрил, — сказала Клэрри.

— Ну слава тебе господи! — Круэлла театрально прижала ладони к груди.

— А потом и голову побрил.

— Брайан и Кристина не знакомы с Моррисом, — напомнил Алекс, вынимая хребет из форели. — Вряд ли им интересны беседы о прическе моего брата.

— А мне нравится узнавать, как люди живут, — возразила Кость. — Слушая о других семьях, можно взглянуть на себя со стороны. Помню, когда я с Брайаном познакомилась, то просто умирала — так хотела познакомиться с его родителями поближе.

Алекс скрежетнул вилкой по тарелке.

— Н-ну… бывает, в семьях вырастают совершенно разные люди. Я очень люблю Морриса, но вряд ли у нас найдется хоть что-то общее. — И он громким кашлем поставил точку на теме.

Сущая правда. У Алекса нет с Моррисом ничего общего. Больше нет.

Алекс сморщился от неожиданно острой боли в большом пальце левой ноги — и от нахлынувших воспоминаний…

Он тихо скулит, лежа на своей кровати в детской пижамке, а Моррис приподнял его левую ногу и с тревогой разглядывает кровоточащий большой палец.

— Думаю, ногтю каюк, братан.

— Больно, — всхлипывает Алекс и тянется к старшему брату за объятиями и сочувствием.

— Знаю, знаю. — Моррис крепко обнимает Алекса, гладит по голове. — Дай-ка поищу бинт. Перевяжем — и ты у нас будешь взаправдашний раненый солдат. Ну-ну, хватит хныкать.

Алекс борется со слезами: он хочет быть большим.

— Ненавижу, когда они ругаются, — говорит он.