Обитель Синей Бороды - Вера Колочкова

Подскочила со стула, быстро прошла меж столиков, не забыв на прощание махнуть рукой хорошим ребятам, так удачно угостившим ее расслабухой. Спасибо вам, друзья! Иначе бы просидела без толку в своих грустных мыслях… И такси тут же остановилось, как только подняла руку, встав на бровку тротуара. Значит, все правильно, значит, так тому и быть!

Выскочив из такси во дворе дома, Соня быстро пошла к подъезду Олега, на ходу доставая ключи. И вдруг… Что-то резануло глаз. Какая-то лишняя деталь, настораживающая. Соня сделала два шага назад…

Нет. Этого не может быть. Это ошибка какая-то, совпадение. Что в этом дворе делает Ленкина машина? Это же ее «Шкода», синий металлик? А номера? Да, это Ленкины номера…

На Соню вдруг напала страшная слабость, затрясло мелко. Под ложечкой что-то отдалось болью, будто душа оттолкнулась ладошками. Нет, нет!.. Этого не может быть! Это совпадение. «Поднимись в квартиру, посмотри – никакой Ленки там нет! – уговаривала себя Соня. – Это совпадение, просто ее к кому-то в гости именно в этот дом занесло!»

Нет, не станет она подниматься в квартиру. Страшно. Лучше вон там, в кустах сирени, на лавочке присядет. Надо отдышаться немного. Подождать… Хотя чего – ждать?! Смешно! Даже и не смешно, а стыдно так думать о лучшей подруге! И об Олеге!

Соня рухнула на скамейку, подняла взгляд к окну. Створки открыты, и портьера задернута… О, открылась! Олег высунулся, голый по пояс… Улыбается…

Хлопнула дверь подъезда. Вышла Ленка, медленно направилась к своей машине. Двух шагов не дойдя, задрала голову, махнула рукой. Ему. Олегу. Да. Еще пару воздушных поцелуев. Движения ленивые, расслабленные, приятно-усталые, сексуально-грациозные. И вся она – суперсексуальная, просто глаз не оторвать. Один сарафан чего стоит… Открытый донельзя, вся спина голая. Гладкая бело-розовая спина…

Вот и уехала… Все просто, как дважды два. «И поделом тебе, несчастная, – мысленно подвела черту Соня. – Несчастья, как и счастья, мало не бывает. Да, у них, счастливых и беззаботных, все просто… Солнце, любовь, сарафаны с открытой спиной. А тебе пора туда, в свои сумерки. Чего сидишь? Вставай, уходи…»

Это они так решили, что ей пора в сумерки. Они убили ее. Они оба – убийцы…

* * *

«Какая страшная ночь. Главное – с ума не сойти. В буквальном смысле. И хватит мерить шагами комнату, надо сесть наконец! И обдумать… – приказала себе Соня. – А впрочем – какие думы… Чистое состояние аффекта. Внутри – то пламя, то холод. И дышать нечем. Где ты, спасительный инстинкт самосохранения? За что? Почему все – мне одной? И бежать, просить помощи некуда и не к кому!»

Да, именно не к кому. Вот оно, чувство сиротства. Подкралось исподтишка, в первый раз, по-настоящему. Соня всегда презирала это чувство, не допускала до себя. Думала – сильнее его…

Да, она всегда была сильнее его. И когда тарелки перетирала в рабочей столовке, задыхаясь в хлорном пару, и когда загаженные кошками подъезды мыла, и даже тогда, когда тетка объявила войну, узнав, что она едет поступать в институт, а вовсе не собирается торговать овощами в палатке, чтобы носить копейку в дом… Она, Соня, всегда была сильнее его. Но сейчас, сегодня…

Соня подтянула ноги, обхватила колени руками, уткнулась в них лицом, заскулила, как щенок. Совсем тихо заскулила. Но зашевелился, заплакал в кроватке Николенька, и дернулось внутри непреодолимое желание – зажать уши, не слышать… И сама себя испугалась. Подскочила из кресла, бросилась к кроватке, пытаясь унять лихорадку.

– Тихо, малыш, тихо… Не плачь. Давай я тебя на ручки… Вот так… Спи, малыш. Это ничего, что у мамы руки дрожат. Мама сильная, у мамы временное помрачение рассудка…

Пока Соня ходила туда-сюда по комнате, убаюкивая Николеньку, в ее голове пронеслось ни с того ни с сего… Нет, отчего так ярко вдруг вспомнилось? Именно тот процесс, на который ее Самуил Яковлевич водил, когда она еще в стажерах была. Ох, как она тогда женщину-подзащитную осуждала! Случай-то и впрямь неординарный был, все газеты об этом писали. Эта самая подзащитная, будучи в состоянии глубочайшего потрясения, бросила на пол своего младенца. Он все плакал, плакал, а она достала его из кроватки и бросила. Вот так вот… Ее муж бросил, а она ребенка. В голове ж такое не укладывалось! Потом подзащитная опомнилась, конечно, сама «Скорую» вызвала, честно во всем призналась, даже оправдываться не стала. И от адвоката отказалась. Но Самуил Яковлевич сам вызвался защищать, ей адвокат в обязательном порядке полагался. Старался, конечно, поведение подзащитной под состояние аффекта подвести. Из кожи вон лез. А она… Когда последнее слово дали, обвела всех пустым взглядом и просипела тихо: «Граждане судьи, я бы просила меня расстрелять… Пожалуйста…»

Наверное, все-таки не зря вспомнилось, подумала Соня. Наверное, в качестве назидания. Знай, мол, что бывают такие ночи! Бывают! Когда рассудок улетает испуганно, оставляя физическую оболочку во власти аффекта.

Нет, подумала Соня, отбросить от себя Николеньку она в любом случае не смогла бы, но… Пусть он не плачет хотя бы, не рвет сердце. Кто его знает, на сколько его хватит, сердца-то. И рассудка на сколько хватит. И души – свернутой в трубочку, убогой, запуганной. Больной.

Да, надо это признать, наверное. У нее после этой ночи может начаться душевная болезнь. А в перспективе – сумасшедший дом, что ли? А Николеньку? Николеньку куда?

«О господи, как же страшно!.. Помоги, господи, вразуми, дай сил. Тихо, малыш, тихо. Не плачь, пожалуйста. Давай с тобой на диван ляжем, нет сил комнату шагами мерить, упасть боюсь… Вот так, рядышком полежим. Не плачь… Спи, мой хороший… Спи…»

Так они вместе и уснули… Соня открыла глаза, подняла голову, глянула в окно. Странно за ним, ничего не видать. Ни луны, ни рассветного неба. Зыбкость непонятная, страшная. Николенька тихо посапывает рядом…

Соня встала, подошла на цыпочках к окну. Ох, да это туман… Грязное рассветное молоко. В тумане хорошо бежать от погони. И от самой себя. И от жизни.

Она постояла, прислушиваясь к себе. Какая в голове холодная ясность. А души совсем нет. На ее месте пустота. Может, душа во сне улетела? Гуляет теперь там, в тумане. Может, и не вернется. Пустота, пустота… И вместо сердца – остывшая кучка пепла. Может, оно так и приходит, сумасшествие?

«Это же не я, это совсем другая женщина смотрит в окно! Другая!»

Интересно – который час?.. – спохватилась Соня. Ага, половина седьмого.

Вдруг сдвинулось что-то в ее холодной и ясной голове, и пришло решение – такое же холодное и ясное. И картинка вдруг промелькнула, та, давешняя: полуголый Олег в окне, Ленкина открытая спина, летний сарафан. Довольные лица обоих. «Что ж, пусть будет так. Вы – влюбленные, а я теперь – никто. Потенциальная сумасшедшая, женщина без судьбы. Какой спрос с такой женщины?»

Значит, половина седьмого… Это хорошо, это как раз успеть можно…

Так. Две сумки достать. В одну Николенькину одежку сложить, в другую – свою.

Движения четкие, словно запрограммированные. Нормально. Держись. Главное – не думать. Просто осуществить решение, пришедшее в голову. Пока голова ясная и холодная. Пока за окном туман. Да, пусть будет так. «Еще одной ночи мне просто не пережить… Неизвестно, что может принести с собой следующая ночь. Какие аффекты».