Их пленница - Мария Устинова

Руслан стоял, расставив мощные ноги и опустив руки вдоль тела. Он смотрел под ноги, а не на меня. Я видела лишь опущенные ресницы и крепко сжатый рот — он готовился к боли. Взгляд застыл на туше оленя.

Первые изменения они встретили неподвижно и молча.

На мощных телах — ногах, предплечьях и торсах вздулись вены. Это ожившие мышцы, которые двигались под кожей, как змеи, вытолкнули их на поверхность. Жилы напряглись, выступая на шее, запястьях. Зверь вдруг опустился на колени. Теперь и он смотрел на тушу.

Оборотень не сразу становится зверем. Раньше я этого не знала. Мне казалось — раз и готово. Максимум — десять минут мучений. Оказалось, человек не сможет стать зверем, если у них разница в весе. Зверь и Руслан не могли измениться до конца, если при этом не ели.

Они это называли — дожрать вес.

Их черты исказились, лопнула кожа и из мест порезов выступила кровянистая слизь. Она облегчит превращение, но это только первый этап. Постепенно черты менялись, они утрачивали человеческий облик, но и не становились тигриными. Полу-люди, полу-звери.

Кирилл стонал, опустив голову. Затем и Руслан к нему присоединился и встал на колени рядом. Туша оленя закрывала его до пояса.

Он заорал от боли первым — не стесняясь, в полную силу до выступивших на шее жил. В еще человеческом рту прорезались звериные зубы — клыки и все, что вокруг. Он сделал выпад и вцепился оленю в бок. С другой стороны к нему присоединился Кир, они рвали оленя так, что содрогалась туша.

Отрывая огромные куски, они глотали окровавленное мясо, запрокидывая головы к серому осеннему небу. По лицам текла кровь. Они спешили, жрали на скорость — не прожевывая, не медля. Все что им нужно — добрать вес до тигриного, чтобы стать зверем целиком, а не остановиться на полу-форме. Крупные и мощные от природы, им все равно не хватало собственной массы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Они дробили кости и глотали мясо вместе с осколками. Разгрызли голову. Вскоре под яблоней остались только рога на залитой кровью земле. Остальное, включая крупные берцовые кости, было разгрызено, разорвано и проглочено. Кир и Руслан в образе тигров, исторгая рычание, ходили по поляне, словно им некуда было деть дурь. Напитанные энергией мышцы требовали разрядки — схватки или охоты. Они цепляли носом землю, принюхиваясь к запаху жертвы. Лизали окровавленную почву, отплевываясь от сухой травы.

Крупные матерые звери в клочковатой и неровной шерсти. Цвет отдаленно напоминал тигриный, но оттенки другие. Кир был светлее. На его грязно-белом брюхе были коричневые полосы, черными они становились на спине. Руслан ближе к классической расцветке. Бордово-красный на спине, с широкими полосами. Конечно, искушенный натуралист сразу бы отличил «подделку».

На мой взгляд они были прекрасны.

И у нас было так много впереди счастья, что оно казалось бесконечным.

Я любила эти моменты. Каждое воспоминание было на вес золота.

Как пикап трясло и подбрасывало на ухабах.

В просторной кабине хватало места на троих, а в кузове было полно места для добычи, которую они привозили в «Авалон». Олениной, кабанятиной и прочей дичью я питалась часто. Мальчики разминались после превращения и ловили что-нибудь интересное для себя, и для меня.

В пикапе я всегда сидела между ними или с краю, у окна. Мне безумно нравились наши поездки за город — в любой сезон года. Зимой я куталась в шубу, греясь теплым лисьим мехом, смотрела на снежный наст, который ломали и вспахивали колеса пикапа, или рассматривала, как серебрятся в свете фар снежинки во время снегопада. Весной наслаждалась свежим воздухом из приоткрытого окна, и смотрела, как оживает природа: цветет сирень и багульник, распускаются ландыши. Летом смотрела, как высокая трава плашмя ложится под днище пикапа, а небо такое голубое и высокое, что в него можно взлететь. Осенью дышала пряным воздухом, пропитанным дождем и запахом ранеток, и слушала, как пикап давит облетевшую листву.

Каждая поездка была для меня настоящим приключением. Возможностью напитаться природой и провести время с моими мальчиками. Наестся яблок или молочной кукурузы, собрать травы и цветы, наломать веток вербы или поискать грибы, если срок. До сих пор помню, как ела сырую кукурузу, ощущая, как неспелые зернышки лопаются во рту.

Раньше я не выезжала на природу: отчим этого не любил, его потолком был шашлык на берегу реки и море водки. Их вылазки отравляли мне жизнь, потому что возвращался он пьяным. Я с ними не ездила.

С отчимом я вообще старалась проводить поменьше времени. Этого человека я ненавидела.

Когда в твой дом приходит человек, которого ты не хочешь там видеть — это трудно. Вдвойне трудно, если этот незнакомец не хочет за это извиняться: твоего права на дом не признает и требует если не идеального послушания, то хотя бы отсутствия в жизни самой дорогой тебе женщины — мамы. Ладно бы, проблема была только в этом. Нет.

Он начал пить — сначала напивался по праздникам и говорил, что все так делают. Потом по выходным, а дальше уже не просыхал всю неделю. Проблемы в этом он не видел, да и как он говорил, если нам что-то не нравится, то это наши с мамой проблемы.

Он вообще не видел ни в чем проблем. Даже когда потерял работу. Проблема была только во мне. Я очень ему не нравилась. Постепенно я росла, постепенно ветшал дом, спивался отчим. Однажды, в теплый весенний день у нее случился инсульт. Мама попала в реанимацию, но я была уверена, что все будет в порядке — инсульт, это ведь не смертельно. Я просто не представляла, что с ней может случиться что-то всерьез. Не хотела верить, что останусь одна с жестоким миром, в маминой квартире, где властвует вечно пьяный агрессивный чужой мужик, который меня ненавидит.

Мама умерла ночью. Толком я ничего не поняла ни из объяснений врачей, ни из выданной мне справки.

Поминки я помню, как в тумане. Пришла ее сестра — мать Леры, подруги, большинство из них я почти не знала. Удивленно смотрела на людей, которые пришли с ней попрощаться и говорили красивые слова, и думала, где же они были раньше. В основном соболезнования принимал отчим, которого все жалели и деньги, собранные на похороны, тоже отдали ему. Больше я их не видела.

Дальше жить полагалось как-то самой, а как — я не знала. И где — тоже. Деньги закончились и отчим начал на меня бросаться. Раньше его сдерживала мама, теперь последние тормоза исчезли. Я мешала ему. Он меня ненавидел, а квартиру мамы считал своей.