Астральная жизнь черепахи. Наброски эзотерической топографии. Книга первая - Яков Шехтер

Заныло, заболело под ложечкой, шар холодного огня разбух и поднялся вверх по пищеводу, а вслед за ним накатила давно позабытая ярость. Фея стояла ближе. Николай Александрович прыгнул, легко опрокинул ее на землю и, давясь волосами неожиданно густой бороды, нашел зубами кадык. Фея заверещала. Кто-то навалился сверху, запустил пальцы в волосы, рванул. Поздно, Николай Александрович закрыл глаза и по-бульдожьи сжал зубы.

Эта история произошла в Бней-Браке[4], городе, словно специально созданном для диковинных историй и удивительных происшествий. Сама по себе она может показаться малозначительной, но опытный летописец непременно обратит на нее внимание. Никогда ведь не знаешь, в какую бездну может закатиться оброненная со стола пуговица…

В один из мясных магазинов, расположенных на улице рабби Акивы, вошла женщина. Роста она была среднего, худощава, двигалась легко и грациозно. Платье из чуть выгоревшего голубого ситца ладно охватывало фигуру, коротко подстриженные седые волосы создавали вокруг головы подобие сияния.

Оглядев застекленную витрину прилавка, она протянула хозяину листок бумаги и с сильным русским акцентом спросила:

– Есть?

Хозяин взглянул на бумажку и онемел.

Спектакли, которые ставит жизнь, зачастую убедительней любого вымысла. Как должен стараться писатель, ломать голову режиссёр, репетировать артист, чтобы достигнуть такого эффекта?! А в жизни случайный человек безо всяких репетиций говорит одно-единственное слово – и наступает тишина.

Впрочем, продолжалась она не долго. Хозяин закрыл рот лишь для того, чтобы немедленно его раскрыть. Нет, он не кричал, речь его была достойна и уравновешенна, но посетительница, даже не разобрав ни одного слова, произнесённого на чужом для неё языке, немедленно ретировалась.

Промокнув бумажным полотенцем обильно выступивший пот, хозяин пригладил бороду и ещё раз взглянул на бумажку. Сомнений не оставалось; животное, неумелой рукой изображенное на рисунке, могло быть только свиньёй.

– Ну, уж это явные сказки! – воскликнет читатель и … ошибётся. Конечно, трудно представить такую неискушенность, перемешанную с наивной верой во всемогущество магазинов центральной улицы. Трудно, но можно. Ведь как ни крути, а случай произошёл, повергнув хозяина лавки в состояние полной деморализации.

Немедленно заперев дверь, он уселся на стул и, покручивая рукой пейсы – старая привычка, ещё с ешиботных времён – погрузился в размышления. Куда понёс его поток мыслей, разобраться совсем не просто, поэтому для начала оглядим внимательнее героя рассказа.

Умеренного телосложения, слегка сутул, высокий лоб, две глубокие морщины на переносице. Очки с плотно сидят на обстоятельных размеров носу, дужка смяла кожу и удобно устроилась в образовавшейся складке. Небольшие пейсы, обычно заправленные за уши, на первый взгляд могут показаться типично «литовскими». Но длина седой бороды, туфли без шнурков, штаны с завязками до середины икр и высокие черные носки, однозначно свидетельствуют: их обладатель, человек, мучительно размышляющий о жизни в самом разгаре рабочего дня – хасид[5].

Трудно даже представить, в какие дебри самоанализа поверг реб Шлойме неумелый рисунок. Вся его жизнь замельтешила перед мысленным взором, словно страницы забытой на сквозняке книги. Впрочем, время для ревизии такого рода было самое подходящее. Нежданный визит пришёлся на пятый день месяца тишрей, самую середину Грозных[6]дней между Рош-Ашана и Йом-Кипур.

– Почему она пришла именно ко мне? – думал реб Шлойме. – Кому придёт в голову искать свинину в Бней-Браке? Не ангела ли послал Г-сподь, напомнить о моих прегрешениях?

Одни вопросы порождали другие, другие третьи. Пугая реб Шлойме неприступным видом и каменной остротой углов, они собирались в глыбу чуть ниже сердца. Так и этак прокручивал он возможные проступки, и чем больше думал, тем страшней ему становилось. Выход из этого кошмара был один: немедленно посоветоваться с раввином.

Хождение по раввинам приняло в Бней-Браке характер повальной эпидемии. О, если б Моше-Рабейну[7], установивший это правило, мог знать, какими вопросами станут донимать знатоков его Закона! На любое маломальское затруднение тут же находится немедленный ответ – посоветуйся с раввином. Переезжать ли на другую квартиру – стоит поговорить с раввином. С кем из двух врачей поликлиники проконсультироваться – к раввину. Во что вложить деньги на бирже – снова к нему.

Шутники утверждают, будто истинная мудрость состоит в знании, к какому раввину идти в каком случае.

– А что произойдет, – вопрошают они, – если посреди Бней-Брака приземлится летающая тарелка?

И сами же отвечают:

–Улицы опустеют. Дети побегут советоваться с мамами, мамы с мужьями, а мужья с раввинами.

Дело осложняется тем, что из десяти жителей Бней-Брака трое – раввины. Но это вовсе не снимает с них обязанности советоваться с другими знатоками, более сведущими в Законе, а, следовательно, и в мудрости жизни.

Бней-Бракцы не верят в существование летающих тарелок, пришельцев с других планет и прочую телевизионную нечисть, порожденную средневековыми страхами современного обывателя. В городе нет телевизоров, и оттого этот анекдот вызывает особенную улыбку. Но в соседнем Рамат-Гане, где над каждой крышей торчит антенна, его воспринимают совсем по другому.

С реб Шлойме дело обстояло несколько проще. Как настоящий хасид, он по любому вопросу обращался к Ребе, всегда получая практический совет и душевное успокоение. Ребе обладал удивительной способностью увидеть последний поворот мысли, сразу оказаться в той точке, которую собеседник ещё только пытается нащупать в тумане собственных слов.

Реб Шлойме закрыл магазин и направился прямиком в микву[8]. О, миква! Где найти слова, откуда взять краски, достойные повествовать о тебе! Как передать дрожь, пробегающую по телу вступающего под твои священные своды, чем отразить покой, чистоту и отрешенность тех, кто покидает сей прекрасный удел.

Горячий воздух, словно целебный бальзам, смягчает самые заскорузлые души. Обычаи твои просты и суровы, о миква, точно справедливый судья ты взыскуешь лишь истину, обнажая правду, доселе скрытую покровами лицемерия и лжи.

Повесив одежду на крючок раздевалки, реб Шлойме, стараясь не поскользнуться на влажном мраморном полу, вошел в зал. Четыре бассейна открылись его взору; первый, набитый битком, он прошел, даже не замедлив шага. Во втором резвилось несколько мальчишек, явно перепутав место ритуальных омовений с обыкновенным бассейном. Третий был полон лишь на треть, вода, шурша и захлёбываясь, струилась из отверстия в голубой кафельной стенке. В четвёртом степенно погружался старик, с багровеющей лысой головой. Лысина то показывалась над паром, стелющимся по поверхности воды, то исчезала в тумане.