Сокол против кречета - Валерий Елманов

Князь вздохнул, неторопливо пошевелил большой головней в костре, отчего пламя вспыхнуло еще ярче, и тихо произнес:

– Для начала я бы попытался замириться с братьями.

– Чтобы жить в постоянном ожидании отравы или стрел, которые осенней или зимней ночью пришьют меня прямо к кошме…

– А если они опасаются получить то же самое от тебя? – перебил его Святозар. – Не лучше ли поначалу встретиться с ними и попробовать решить все миром? Братья ведь.

Бату насмешливо крякнул и поучительно заметил:

– У чингизидов нет братьев. Есть только соперники. И кто думает иначе, тот долго не живет.

– Тогда думай сам, что окажется для тебя более выгодным – либо воспользоваться неожиданностью, либо бить, когда этого ждут, но все равно ничего не смогут поделать против твоих полков, – произнес Святозар. – Что из этого лучше, я не знаю.

– Ты уже ответил, сам того не подозревая, – хищно оскалился Бату. – Одолеть врага, пользуясь тем, что у тебя больше воинов, можно, но настоящий багатур поступит иначе. Он ударит малыми силами, но тогда, когда его не ждут, – смакуя каждое слово, произнес хан. – Хоп. Ты здорово мне помог. Вот только тумены Чагатая, – протянул он задумчиво и вновь нахмурился. – Здорово было бы, если бы половине или трети из них можно было перейти Яик, дабы их кони не передохли от голода.

– Если хочешь, я отпишу государю о твоей просьбе, – предложил Святозар.

– Нет, – решительно произнес Бату после недолгого раздумья. – Друг не должен досаждать другу своими просьбами. Степь довольно большая, хоть и с трудом, но мы в ней разместимся. И помни, князь, когда ты увидишь на берегах реки множество воинов, то это – мои люди, которые всегда придут на помощь лучшему другу своего хана. Не сразу, – тут же оговорился он. – Сперва я уведу их на восход солнца, чтобы разобраться со своими врагами. Зато потом ты можешь полностью рассчитывать на мои тумены.

– Они мне пока не нужны, но я все равно благодарен тебе за помощь, – учтиво ответил Святозар.

– Пока не нужны, – многозначительно подчеркнул Бату. – Только Вечному небу ведомо, что будет завтра и кому солнце осветит грядущий день. Я верю, что мы оба созданы для великих свершений.

Окровавленные повязки хан сорвал с себя, едва князь убыл обратно в крепость. Срывал он их небрежно, можно сказать, грубо, причем даже не морщился от боли, которую неминуемо должно было причинить такое неосторожное обращение со свежими ранами. Вот только ран… не было.

Подозвав к себе Бурунчи, Бату коротко распорядился:

– Всем, кто так красиво падал с коней, раздашь по золотой монете. Ну и тем, кто за нами гнался, – по серебряной. Остальное твое. – Он хмыкнул и несколько удивленно добавил: – А ты был прав, когда сказал, что монгол при всем старании не может промахнуться. Да и для конязя оно поубедительнее. Хорошо, что те, кто целился в уруса, били стрелами с тупыми наконечниками.

Бурунчи молча кивнул, на лету поймал туго набитый мешочек, брошенный ему ханом, взвесил его на руке и довольно осклабился, прислушиваясь к мелодичному позвякиванию монет.

Оставшись один, Бату задумался, рассеянно глядя, как яркие языки пламени жадно пожирают сухой хворост.

– Осталось последнее, – произнес он, размышляя. – И если проклятый шаман снова окажется прав, то к следующей весне у каждого моего воина будет по нескольку белых рабынь, они будут лежать в своих юртах не на драном войлоке, а на коврах и шелковых подушках. Каждый, – повторил он.

Предупреждение Бату относительно прибытия новых туменов, которые привели сын Чагатая Хайдар и внук Бури, оказалось кстати. Новоприбывшие заполонили всю бескрайнюю степь, разместившись повсюду, включая пространство непосредственно за Яиком. Их яркие костры особенно хорошо были заметны безлунными ночами. Однако монголы вели себя пристойно, пересечь реку никто из них даже не пытался.

Первую неделю Святозара напрягало такое соседство. Но через десять дней после их появления к нему помимо летучих конных отрядов башкир и половцев подоспели сразу двадцать пеших полков. Окончательно отлегло у него от сердца, когда Бату пригласил князя познакомиться поближе со своими союзниками и устроил по такому случаю большой той.

– Друзья моего брата Бату – мои друзья, – во всю глотку орал пьяный Бури, однако закончил свою речь непонятно: – Когда мы встретимся в бою, то я подарю тебе легкую смерть, потому что ты храбрый воин. А если ты согласишься служить мне, то я сразу дам тебе под начало сотню, а то и тысячу.

Святозар было насторожился, но Бату, оставшись с князем наедине, успокоил его:

– Он пьян. К тому же никто из них не знает, зачем на самом деле прислал их ко мне мой дядя Чагатай. Только тебе могу показать. – Нетвердо ступая, хан повел Святозара в другую юрту, которая пустовала, кряхтя, опустился на корточки перед красивым деревянным ларцом с хищным драконом на крышке и полез за пазуху.

– Только тебе, – повторил он важно, пьяно тыкая маленьким ключиком в замочное отверстие и постоянно промахиваясь.

Наконец очередная попытка увенчалась успехом, и хан, торжественно открыв ларец, достал из него лист пергамента, туго скрученный в трубку. Он небрежно освободил его из тугих объятий шелковых желтых шнуров, увенчанных тяжелыми висячими печатями, и протянул Святозару.

– Надо ли честь? – осторожно осведомился тот, не разворачивая свиток.

– Если у тебя есть тайна от друга, то либо ты сам – плохой человек, либо друг у тебя только по названию, – высокопарно произнес Бату. – Читай.

Князь пожал плечами, развернул пергамент, некоторое время вглядывался в него, затем с легким разочарованием вернул обратно.

– Прости, хан, эта грамота мне неведома, – несколько смущенно заметил он. – Да я же тебе сказывал, что иноземные письмена не разбираю.

– Правда? – изумился Бату. – Я и забыл.

Лгали оба. Святозар, правда, лишь самую малость, поскольку с первой строкой свитка сталкиваться ему уже доводилось. Была она стандартная. Князь впервые увидел ее лет пять назад и поинтересовался у отца, что это за чудные буквы. Константин охотно пояснил, что свиток доставлен ему очередным посольством, которое вернулось ни с чем из ставки великого хана Угедея.

– Пишет мне, будто даннику какому, – мрачно заявил тогда государь. – Видал, с чего начинает, – и отчетливо произнес, указывая пальцем на первую строку, которая была выведена красной киноварью гораздо крупнее, чем последующие строки: – Внимание и повиновение.

– А ты, батюшка? – робко переспросил Святозар.

– А что я – внимаю, как и сказано. Вот только повиновения он от меня навряд ли дождется, – и его мрачное лицо озарилось слабой улыбкой.

Он подмигнул сыну и продолжил:

– С этого великий хан все свои указы начинает. Важничает, собака. Ну– ну, пускай позабавится… пока, – загадочно закончил он.

Святозару почему-то запомнилось начертание этой строки. К тому же чуть позже он еще несколько раз видел подобные грамотки, начинавшиеся с точно таких же слов, так что узнал их сразу.