Заковали сердце в лед - Кирилл Казанцев

Зиганшин, конечно же, понимал, что история с походом в театр – наглый обман. Не бывает таких совпадений, чтобы откинувшийся зэк, вместо того чтобы с кентами по кабакам да по саунам со сладкими телками развлекаться, на «Гамлета» один пошел. Но то, что к делу подключился Тарлецкий, не позволяло просто послать Порубова с его фальшивым алиби на три буквы. Обманщика следовало доказательно разоблачить, не оставив от его алиби камня на камне. И вот тогда появится закономерный вопрос – зачем ему понадобилось это дурацкое алиби создавать, если в это самое время «поставили» ювелирный салон? Тут уж любой судья вместе с заседателями задумается.

Михаил отправился в областной театр. Многое тут изменилось со времени его последнего школьного визита. Сделали дорогой ремонт, лепнину позолотили, кресла новые поставили. Зайти пришлось со служебного входа, потому как сегодня шли только репетиции. Зрителей, ходивших на «Гамлета» в тот день, Зиганшин даже не попытался искать. А зачем? То, что никто Порубова не видел в зале и фойе, еще ничего не доказывало. А если вдруг кто-то вспомнит, что видел? Это же только подтвердит его алиби.

Михаил решил начать с буфета. Смешливую буфетчицу, по описанию Порубова, он узнал сразу. У нее и в самом деле была родинка на подбородке и огромные сиськи, которые тут же наплыли и замерли на стойке, когда она подалась вперед к подошедшему Зиганшину.

– Здравствуйте, я из полиции, – представился Михаил, махнув удостоверением.

Сиськи всколыхнулись при вздохе:

– Вы, говорят, преступника ищете, который корону красоты украл. Поймали уже?

– Поймали, – самоуверенно заявил оперуполномоченный. – Теперь некоторые детали уточняем. Вы видели кого-нибудь из этих людей перед спектаклем в день ограбления?

– Так его же по телевизору показывали. Я его сразу признаю. Но на спектакле его не было, у него очки приметные.

– Очки и снять можно.

– Понятно. У следствия свои методы.

Зиганшин не стал разъяснять, в чем, собственно, дело, просто выложил на узкую, свободную от бюста, полоску стойки пять фотографий, среди которых было и фото Порубова.

– Смотрите.

– Того в очках, вернее, без очков, тут нет, – заладила свое буфетчица. – Значит, сообщников ищете? Вот этот был, – она уверенно взяла фотографию Андрея Порубова. – Да-да, он, точно.

– Вы уверены? Перед вами тут сотни людей каждый день проходят.

– Он перед самым спектаклем подошел. Сто граммов водки заказал и сок мультивитаминный с бутербродом. Как пил – не видела. Шутил еще, комплименты всякие говорил, – слегка покраснела буфетчица.

– И поэтому вы его запомнили? Вам не показалось, что он специально с вами заговорил, чтобы вам в память врезаться? – пытался гнуть свою линию Зиганшин.

– На меня многие мужчины внимание обращают. – Пышный бюст сдвинулся со стойки, заколыхался. – Я бы, может, и не запомнила, но он еще и после спектакля ко мне подошел. Шоколадку самую большую купил. Я подумала, зачем она ему, не похож он на мужиков, которые шоколад едят. А он заплатил и шоколадку мне подарил. Говорит, это за то, что вы меня больше спектакля впечатлили. Вам бы на сцене играть – народ сюда валом бы валил. Так и сказал.

Основа действий любого следователя – план. Основа плана – информация. А она, родимая, просто так на дороге не валяется. Ее, хочешь не хочешь, а приходится добывать, не сидя в кабинете в удобном кресле, а бегая, как собачка, по городу, вынюхивая каждый сантиметр в поисках зацепки. Вот Зиганшин и решил: раз он уж пришел в театр, то опросить следует как можно больше людей. Опер мысленно пытался собрать разрозненные факты воедино, чтобы сложилась цельная картина преступления, но пока ничего путного не получалось, в голове была одна каша. Единственное, что выходило отменно, – приступы раздражения и бессильной ненависти к этому выскочке, средь бела дня осмелившемуся провернуть ограбление, да еще под самым носом у кучи покупателей, охранников, полиции и просто случайной публики, ненароком оказавшейся рядом.

Опер шел по длинному коридору, рассматривая развешанные на стенах фотографии «передовиков» театрального искусства. Это была целая галерея типажей: эффектные женщины с выразительными глазами, хрупкие бабушки – божьи одуванчики, пузатые мужики с буйными шевелюрами, невзрачные мужчинки с эстетскими бородками и усами, юные куколки с чувственными губами и лебедиными шеями. Зиганшин всегда с подозрением относился к людям, любящим театр, а тем более к актерам. Было в этом что-то несерьезное и бессмысленное. Он вообще не понимал, зачем он, этот театр, нужен, когда есть кино. Ну, или, в крайнем случае, сериалы, хотя последние он тоже не сильно жаловал. Люди отдают свою жизнь непонятно на что. Одни сидят, месяцами зубрят всяких шекспиров, бегают по сцене. Другие потом, непонятно зачем, платят деньги, чтобы прийти на все на это посмотреть.

Отвлекшись на бесполезные и нехитрые размышления, Зиганшин не заметил, как дошел до зала. Из приоткрытой двери доносились звуки репетиции очередной пьесы. Словно из огромной пещеры, оттуда до его уха гулким эхом долетали неразборчивые голоса и крики. После разговора со словоохотливой буфетчицей Зиганшин решил обойти театр и тщательно осмотреться, мало ли что. Может, актеры окажутся более внимательными, какая-нибудь зацепка выплывет, незначительная мелочь. На них преступники обычно не рассчитывают, из-за чего потом с треском проваливаются на допросах. Идеальных преступлений не существует, ко всему можно подобрать свой ключик. Главное – знать, где искать.

В полутемном зале было почти пусто, за исключением лысоватого мужчины, по всей видимости, режиссера, который сидел в первом ряду и следил за репетицией, и нескольких актеров на сцене. Время от времени режиссер, пожилой мужчина в толстом свитере и очках в толстой оправе, раздраженно вскакивал с места и начинал орать на молодых актеров:

– Что ты говоришь! Ты хоть следишь за словами? Разве в пьесе есть такие слова?! Ей-богу, вы меня в могилу сведете, элементарно не можете выучить текст. А у нас, на минуточку, скоро премьера. – Режиссер налил в стакан из пластиковой бутылки воды и выпил.

Молоденькая актриса, атакованная шквалом негодования, так сильно покраснела, что румянец можно было заметить даже из другого конца зала.

Незаметно проскользнув в дверь, Зиганшин встал в последнем ряду, в полумраке, так, что его никто не видел. Нервно покусывая губы, следователь присел на мягкое сиденье и углубился в размышления. Он еще раз прокрутил в голове имеющуюся информацию. И тут вдруг его осенило, как будто невидимая лампочка осветила в мозгу отдельные, смутно очерченные факты. Все детали дела заняли свои места, и стало понятно, как именно Порубов организовал свой визит в театр. Для начала ему нужно было железное алиби. Буфетчица подходила как нельзя лучше – пара комплиментов, легкий флирт – и все, готово. Далее – незаметно выскользнув из зала и загримировавшись, он спокойно провернул ограбление, после чего спокойно вернулся к концу спектакля. Через окно в туалете или открыто и нагло через дверь он вернулся, это не столь важно, ближе к концу билеты никто не проверяет, так что пройти незамеченным на свое место никакого труда не составляет. Все просто. Классическая схема, с которой знаком любой студент юридического факультета. Однако Зиганшин не мог поверить, чтобы Порубов продумал все так идеально. В многоходовом ограблении с липовым алиби нужно быть настоящим асом своего дела, а подозреваемый на такого явно не тянул. С его-то одной ходкой? Ни за что на свете! Абсурд!