Сказки Старого Вильнюса III - Макс Фрай

— Значит, так, — женщина перестала улыбаться и заговорила громко, четко и даже немного сердито, как школьная учительница на дополнительных занятиях для отстающих учеников. — Меня зовут Таня, а моего коллегу Альгирдас. Мы были вынуждены задержать вас для дачи свидетельских показаний. Приносим извинения за доставленные неудобства, но обстоятельства сложились так, что откладывать беседу с вами было невозможно; лично я почти уверена, что Альгирдас спас вашу жизнь, хотя неопровержимыми доказательствами пока не располагаю.

— А?

Так удивился, что перешел на междометия. К счастью, полицейская Таня пропустила эту в высшей степени интеллектуальную реплику мимо ушей.

— Ага, вот и чашка! — торжествующе воскликнула она. — Так и знала, что если вам приснится, как мы разговариваем в вашем номере, улика рано или поздно объявится.

Подошла к столу и цапнула прекрасную зеленую чашку, самую удачную покупку за всю историю его непростых отношений с художественными лавками. Сказала коллеге:

— Как же я сейчас жалею, что приходится действовать во сне. Наяву конфисковали бы, и дело с концом. А так…

Очень обрадовался. Совсем не хотел вот так сразу остаться без первой в жизни любимой чашки. Еще чего не хватало!

— Я даже спрашивать не буду, где вы ее купили, — сказала Таня. — И так ясно: улица Диснос, рядом с магазином «Meno Mūza». Соседний вход, буквально дверь в дверь. Имя продавщицы нас тоже не интересует, по той причине, что в отделении бланков для протоколов не хватит, чтобы записать все имена этой особы.

— Агата, — усмехнулся седой Альгирдас. — Вчера она была Агатой. Я очень удачно лег отсыпаться после ночного дежурства и слышал большую часть беседы. А толку-то… Ну, с другой стороны, хотя бы знал заранее, где его искать. С посудой из мастерской Эрны мы уже имели дело.

Не выдержал, почти заорал:

— Да объясните же, наконец, что происходит!

— Под видом сувенира вам продали чашку, представляющую собой нелегальный проход в чужое сновидение, — отчеканила Таня. — Нелегальный, потому что был создан без участия, согласия и даже ведома сновидца. И без соблюдений элементарных мер безопасности. На практике это означает, что с вами могло случиться абсолютно все что угодно. Вы могли какое-то время наслаждаться новыми необычными переживаниями, а потом проснуться у себя дома или в любом другом месте. Но могли и остаться в этом сновидении навсегда. Ну, то есть как — навсегда. Максимум — до момента физической смерти сновидца, который, насколько мне известно, довольно молод и более-менее здоров, но, безусловно, смертен, как и все люди. А минимум — до его пробуждения. Или, что более вероятно, до того момента, как он окончательно забудет свой сон. То есть теоретически вы могли просто исчезнуть в любую минуту. Не просто умереть, а перестать существовать где бы то ни было, включая собственное прошлое. Отмениться раз и навсегда, как нечто никогда не начинавшееся. Этого заранее не предскажешь, аппаратуры для измерения коэффициента устойчивости сновидений не существует. Поэтому — лотерея, пятьдесят на пятьдесят. Ваше счастье, что Альгирдас сумел вас оттуда вытащить.

Тоже мне «счастье».

Вспомнил карамельный полумрак синего автобуса, блеск внутреннего ножа, бешеный ритм дыхания, заполнявший всякую паузу, чье-то нежное прикосновение из немыслимого далека. Сказал:

— Я пока чувствую себя как праведник, которого за ухо вытащили из рая, а теперь объясняют, что мне повезло, поскольку на самом деле никакого рая не существует. Может быть, оно и так. Но очень трудно поверить на слово. Да и не хочется верить.

— Понимаю, — серьезно согласился седой Альгирдас. — Я был там рядом с вами. И могу представить, сколь велик соблазн счесть этот сон подлинной правдой о себе. Притом что вполне доволен своей жизнью, как и вы. То есть вы были ею довольны до сегодняшнего дня. А теперь ваше сердце разбито. Честно говоря, не думаю, что это можно исправить. Разве что забудете. Тогда, считайте, повезло.

Подумал: «Забуду? Еще чего!» Вслух же спросил:

— А что вам от меня нужно? Предположим, вы считаете Агату преступницей и собираете показания потерпевших. Но что толку разговаривать со мной во сне? Или наяву вы тоже придете?

— Нет. Наяву не придем, — сухо сказала Таня.

А ее коллега объяснил:

— Наяву нам с вами разговаривать не о чем. Потому что наяву нет ни дела, которым мы занимаемся, ни состава преступления, ни лавки, ни даже самой мошенницы…

Подхватил, радуясь такому повороту:

— …ни вас.

— Ну почему же, мы с Альгирдасом и наяву есть, — пожала плечами Таня. — Равно как и вы. И ваша новая чашка, такая заколдованная, что лично я не то что из нее пить, а в одном помещении находиться не рискнула бы. Но законы, позволяющие привлечь к ответственности за ворожбу, потенциально опасную для жизни и рассудка жертвы, существуют только во сне, да и то далеко не в каждом. И это ставит нас, полицейских, в двусмысленное положение. С одной стороны, мы связаны по рукам и ногам отсутствием законодательной базы, единой хотя бы для всех сновидений; о том, чтобы она существовала наяву, даже мечтать бесполезно. С другой, мы не имеем права, да и не хотим смотреть сквозь пальцы на проделки этой ловкой продавщицы краденых снов. Люди-то пропадают самые настоящие. Существовавшие когда-то наяву. Впрочем, тем, кто не пропадает, тоже несладко приходится.

Буркнул:

— Будь моя воля, я бы лучше пропал.

— Ну вот, — вздохнула Таня. — Что и требовалось доказать. Наваждение оказалось прельстительней, чем ваша подлинная жизнь. Вот поэтому дело на вашу знакомую заведено именно по статье «мошенничество». Подбрасывает ни в чем не повинным людям чужие грезы под видом их собственной тайной родины. То, что не сбудется ни при каких условиях, начинает казаться ослепительной возможностью — руку протяни и бери. А до собственных тайных внутренних пространств уже и дела нет, даже в голову не придет заняться их поиском. По-моему, просто ужасно. Я вам очень сочувствую. Но помочь не могу. Даже чашку у вас забрать не получится. Наяву-то у нас с Альгирдасом ни ордера, ни предписания, вообще никакого права вторгаться в вашу частную жизнь. Только и можем, что посоветовать: разбейте эту чашку, как только проснетесь. По крайней мере останетесь живы, не сгинете, не пропадете. Скорее всего, затоскуете, но когда-нибудь это пройдет, время все лечит…

— …одновременно убивая нас. Поэтому, кстати, не понимаю, какая разница, где именно сгинуть: в чужом сне или наяву сколько-то лет спустя. Нет уж, вы как хотите, а я на Агатиной стороне. Околдовала — и правильно сделала. Это было здорово. Хочу еще.

Полицейские растерянно переглянулись.

— Все-таки обычно люди с большим энтузиазмом относятся к возможности прожить свою жизнь до конца, — наконец сказал Альгирдас. — Я правильно понимаю, что вы не станете подписывать протокол допроса?

Рассмеялся:

— Протокол? Во сне? Ну вы даете! Я имени-то своего сейчас не помню!