Акушер-ХА! Байки - Татьяна Соломатина

Договорившись с заведующим кафедрой патологической анатомии о совместной деятельности (читай, кроме докторской начмеду ещё и аспиранту-теоретику кандидатскую), я с присущей мне решительностью приступила к сбору материала. Для этого мне были нужны:

1. Плацента от барышень с определённой инфекцией.

2. Ведро эмалированное.

3. Формалин.

4. Идиотизм.

Последнего было не занимать. Поэтому после каждых подобных родов я занимала санитарную комнату изолятора, где промывала и кромсала нужным образом эти самые блины. После чего, водрузив на культю пуповины бирку с датой и порядковым номером, опускала эти разделанные блины в ведро с раствором формалина и относила в подвал. Формалин я разбавляла на глаз. При опущении нового блина к сотоварищам я сливала прежний раствор и добавляла новый. Скажу вам честно – даже свеженькое всё это пахло, мягко скажем, неприятно. А уж через три недели…

Через три недели я решила везти первую порцию приготовленных блинов на кафедру патологической анатомии. Дело было как раз к Масленице. Там, на патанатомии, блины должны были покромсать тоньше нарезки салями, выдержать в спиртах восходящей к сомнительной плотности, залить парафином и ещё раз настрогать. Далее – предметные стёкла, микроскоп, электронный микроскоп… Впрочем, к чему нам скучные методики? К тому же много позже я поняла, что такие ответственные умницы (или дуры? Не знаю, что вернее) – истинный раритет. К примеру, в диссертации одного славного парня – великолепного проктолога – под видом прямой кишки при специфическом проктите гордо реяла фотка скана среднего уха из атласа гистологии Елисеева.

Романтического флёра моей исследовательской деятельности добавляло и то обстоятельство, что ко мне чрезвычайно тепло относился заведующий кафедрой патологической анатомии. Каждый мой приезд сопровождался чаепитием и разговорами об импрессионистах. «Ах, душа моя, я безумно, ну, просто космически занят. Поэтому, пожалуйста, да-да, никогда не опаздывай, я тебя прошу!» Когда меня просят – я не опаздываю. Я не опаздываю, даже когда не просят. Поэтому профессора я ждала обычно подолгу. А дождавшись, пару часов вела околонаучные беседы о нелёгкой судьбе посвятивших себя поиску глубины цвета седьмого мазка кисточкой № 6.

И вот, с содроганием предвидя очередной диспут о семнадцатом способе мировосприятия, я настолько плотно перемотала эмалированное ведро скотчем, что оно изменило форму и стало похожим на чемодан, летящий чартерным рейсом в Уганду. Погрузила его в багажник своей видавшей и не такие виды «Мазды», быстренько переоделась и поехала.

Тут надо заметить, что гибэдэдэшники и прочие уполномоченные товарищи останавливают меня крайне редко. Езжу обычно трезвая, пристёгнутая, в указанном скоростном режиме. Даже если и навстречу по улице с односторонним движением – так не понту ради, а по службе.

И вдруг – нате, пожалуйста! А у меня же встреча, и я уже выучила биографии всех импрессионистов. Ну, и ведро…

Козырнул. Что-то там невнятно пробормотал на манер: «Бырым-бырым-бырым! Стрший инспр Брым! Предъявите документы!»

Документы я всегда с собой ношу. Все. У меня три гражданства в анамнезе, замужества-разводы, взлёты и падения. И на всё своя бумажка имеется. Поэтому, если что, я сразу – «ннА! – есть у меня такой документ!»

Предъявила. Сижу себе, не рыпаюсь. Улыбаюсь. А он мне:

– Выйдите, пожалуйста, из машины!

Опаньки, что ещё за чёрт?

– Глубокоуважаемый Бырым, понимаете, я опаздываю!

– Все опаздывают, – философски так отвечает мне старший инспектор. – Выйдите, пожалуйста, из машины.

Я понимаю, что Бырыма на голых импрессионистов не взять. Выхожу.

– Откройте капот.

Наклоняюсь, дёргаю чего надо – вуаля, – вот вам, Бырым, мой капот. Что он там хотел увидеть? Номер двигателя? Уровень масла? Клеммы на аккумуляторе? А ситуация между тем весьма комичная. Стоит весь такой по форме и даже при кобуре, и я – вся такая фильдеперсовая в кожаном брючном костюме, надетом ради форсу перед престарелым патанатомом, да ещё и с полной головой импрессионистов. И оба тупо пялимся в подкапотное пространство. Меня стало пробивать на «хи-хи». Человек я чувства юмора лишённый – могу в доме повешенного о верёвке пошутить, – возьми да ляпни Бырыму:

– Думаете, номер двигателя перебит?

Глянул он на меня серьёзно так, ротик куриной попкой сделал и говорит:

– Откройте багажник!

– Не надо, – говорю, – у меня там расчленёнка. И атлас импрессионистов с дарственной надписью: «Любимому патологоанатому от преданной ученицы на вечную память!» – и хихикаю, как будто невесть как сострила.

А Бырым рассвирепел и как рявкнет:

– Откройте багажник!

– Хорошо-хорошо! Только вы не нервничайте, потому что у меня в аптечке только эластичный бинт, жгут и стакан. А валидола и респиратора нет. Так что дышите ритмичнее, но поверхностнее – я открываю.

И открыла.

Бырым носиком повёл, вздрогнул и, тыча дрожащим пальчиком в багажник, произнёс:

– Что это?!

– Ведро, – говорю, – эмалированное. Инвентарный номер тритыщичетырестаписятсемь. Собственность обсервационного отделения родильного дома.

– А что в ведре?

– Убиенные младенцы! – сделала я страшные глаза и улыбнулась. Но поглядев на него, срочно исправилась: – Материал для исследования!

После этой фразы он долго думал. Минут пять. Аж фуражку на затылок задвинул. Ну, их же учили понемногу «чему-нибудь и как-нибудь». Вот он и вспоминал, чему и как. Вспомнил и выдаёт:

– Для перевоза биологических материалов должны быть оформлены соответствующие документы.

– Милый Бырым, вот вам удостоверение врача такой красивой большой белой больницы, вот разрешение на въезд в неё же на автотранспортном средстве госномер такой-то – смотрите.

«Ага, съел?! – думаю. – Моя взяла!»

Бырым опять включил перезагрузку системы.

– А бумаги? – наконец законнектился с реальностью Бырым.

– Ну, какие же ещё бумаги?! Вот у меня и загранпаспорт есть! Видите, там виза штатовская подвида J1, то есть – допуск на секретные объекты, работающие с биологическим оружием… – «Йо-о-о-о!..» – сказал мне мой внутренний голос, но было поздно. Бырым стал багровым.

– Открывай ведро! – захрипел старший инспектор, перейдя на «ты». Потому что, видимо, подумал, что я шпионка, а враги Родины – они наши друзья и с ними завсегда надо на «ты».

– Дорогой Бырым, я бы открыла, но боюсь, это не доставит вам удовольствия, кроме того, меня уже ждёт один старый перец с импрессионистами. А импрессионисты, батенька, это что-то на манер схемы массового ДТП, уж вы-то должны меня понять…

– Ведро!!! – резко задохнулся инспектор, и чую, что апоплексия уже не за горами дремучими.