Путь Джидая - Дмитрий Горчев

Хуже всего, когда у доброго человека есть возможность проявить свою доброту в больших масштабах. Вот, скажем, Гитлер – он же добрейший был человек! Он ведь даже мяса не ел, потому что ему зверушек было жалко. Он что, думаете, когда подстригал утром усики перед зеркалом, мечтал о том, сколько людей он сегодня сожжёт в печке? Нет, он думал о том, как всё будет прекрасно и волшебно, когда весь этот кошмар кончится, когда не будет уже этих пархатых, черножопых и узкоглазых, и счастливые люди построят хрустальный купол над Антарктидой, а потом улетят в космос и будут все братья и сёстры – стройные, красивые и весёлые. И ведь так бы оно и вышло, да пришли злые грубые солдаты и всё испортили. А счастье было так возможно.

Но, впрочем, и по сей день добрые люди не убирают ладоней со лба и думают, думают непрерывно, чего бы такого ещё сделать, чтобы всем было хорошо. У человека злого, если он включит телевизор, может даже случиться разлитие жёлчи, до того там много любви, доброты и сострадания. Всем надо помочь: старушке – повысить пенсию, миллиардеру – передать в тюрьму продуктов, детям – освобождение от армии, родителям – достойную старость, узнику совести – свободу, президенту – третий срок. Всем чего-то не хватает, у всех в жизни хоть что-нибудь да не ладится.

И ведь всем им можно помочь! Одним выдать продовольственный набор, других расстрелять, чтобы не мешали наступлению счастья, третьим отрезать яйца, чтобы не волновались по пустякам, четвёртым предоставить свободу уличных шествий в кожаных трусах – счастливы будут все. Главное – не сидеть без дела, не дожидаться, пока оно как-то само устроится. А то ведь так и не увидим, как же он на самом деле выглядит – мир окончательно победившей любви и доброты.

В середине Москвы, там где все думают, что Кремль, стоит огромный Гриб.

Этот Гриб испускает из себя такие галлюциногены, что всем кажется, будто бы вокруг сияют золотые купола, гум-цум, чистые пруды и большой театр.

На самом же деле, в Москве стоит всего пять-шесть покосившихся избушек, в которых живёт начальство, остальные же москвичи живут в землянках, это которые зажиточные, а так в основном под кустиком или в ямке. Но сами москвичи про это совершенно не догадываются. Например, живёт человек в овраге под ивовым кустом, а Гриб ему внушил, будто бы это пятикомнатная квартира на новом арбате. И человек от этого становится такой довольный, что хуй ещё станет с вами разговаривать.

Только иногда ночью, если подует сильный ветер, и галлюциногены уносит в сторону домодедова, москвичам снится, что на груди у них сидит крыса и лижет им губы. Так вот, как раз эта крыса и есть самая настоящая, а всё остальное – Наёбка.

Если умный человек приедет в Москву в противогазе, он сразу заметит, что никаких трёх вокзалов там нет, а есть одно только жолтое одноэтажное здание, даже без буфета. Перед зданием пасётся корова, а мимо коровы проезжает в трёхколесном мотоцикле урал-с-коляской мэр-лужков в засаленой кепке и везёт домой спижженый в соседнем колхозе стожок сена, небольшой, но плотно утрамбованный.

Только даже самый умный человек вряд ли успеет все это увидеть, потому что его сразу же арестует милиция, отведёт его в дурдом, и там его накачают такими лекарствами, что он уже без всякого Гриба будет видеть одни золотые купола. С этим в Москве строго.

Большинство жителей в Москве ненастоящие, они даже не умеют разговаривать – это хорошо знает любой приезжий. Да и сами москвичи между собой никогда не разговаривают: настоящие брезгуют ненастоящими, и наоборот.

Впрочем, для справедливости нужно сказать, что в Москве не всё галлюцинация, а то это давно бы заметили из космоса.

Есть кое-что почти настоящее: я, например, однажды сидел в каком-то парке и любовался на петра-первого работы скульптора церетели на фоне храма Христа Спасителя. Тут вдруг подул ветер, и пётр-первый вместе с корабликом ёбнулся прямо на храм. Тогда из-за горизонта вышел колышущийся мужик в полнеба, с гаечным ключом и монтировкой, всё быстренько поставил на место, нахлобучил на петра-первого треуголку, которая закатилась было в москва-реку, поправил какие-то увеличительные линзы и снова ушёл за горизонт – вероятно, чинить петропавловскую крепость, которая вообще по два раза на дню валится в неву.

И снова надулись на кораблике петра-первого паруса в одну сторону, а флаг – в другую, ухватился царь-пётр за игрушечный штурвальчик, ощерил кривые свои зубищи, и стало даже ещё пиздатее, чем раньше, если только это вообще может быть.

Есть мы и есть они.

Они сразу знают, как нужно, а мы это узнаём, когда нам дадут хороших пиздюлей. Или учительница на нас так накричит, что мы поймём, что так нельзя себя вести.

Потом мы, когда поймём, как правильно, то, может быть, у нас иногда будет правильнее, чем у них, и мы даже будем на них покрикивать, но это редко. Нет, впрочем, вообще не бывает, чтобы мы мастером на производстве или в тюрьме авторитетом.

А ещё мы боимся после одиннадцати громко кричать, а они включают в шесть часов утра электродрель.

Мы, блядь, разные. Когда мы сидим за одним столом, нам друг за друга неудобно, потому что говорим не то, не так и не тем голосом, и лучше бы ушли уже кто-нибудь нахуй.

Если они молодцы, то мы мудаки, и наоборот.

Их женщины никогда с нами не ебутся, а если напьются пьяные и поебутся, то потом очень нами недовольные. Наши женщины точно с ними время от времени ебутся, но от этого уже вообще всех тошнит.

Мы хорошо все друг друга различаем. Когда мы уходим, они говорят «ну наконец-то». А мы сразу за дверью прислоняемся к стене и говорим «ой, блядь!».

Нам нужно как-то научиться делать так, чтобы они не приходили, и им тоже нужно навсегда понять, что мы им нахуй не нужные и пользы от нас никакой. Тогда мы будем друг друга все любить или хотя бы вспоминать иногда с удовольствием.

А вот семечки! Простые обычные семечки. В списке ничем не объяснимых занятий лузгание семечек наверняка входит в первую сотню. Даже разгадывание кроссвордов, которое тоже входит в эту сотню, уступает по своей бессмысленности лузганию семечек: разгадывая кроссворд, человек хотя бы думает, что он что-то думает.

Птицы небесные лузгают семечки для пропитания, а человек зачем? Видел ли кто такого человека, который, слопав целую гору семечек, отказался бы от тарелки борща? Никто не видел и не увидит никогда, потому что никакой пищевой ценности в семечках нет. То есть она конечно есть, но её так мало по сравнению с теми трудами, которые требуются для разгрызания одной семечки, что про ценность эту даже смешно говорить. Продаются, правда, семечки уже полузганные, и если проглотить их пару килограмм, то вполне можно на некоторое время набить брюхо, но таких семечек никто не покупает и едят их разве что складские крысы.

Значит, питание тут не при чём.

Кто-нибудь скажет, что, дескать, семечки лузгают от нечего делать. Но и это не так: у иного человека и конь не напоен, и жена не обнята, а он сидит и лузгает семечки с таким усердием, будто от этого зависит самая его жизнь и продолжение всего его рода.