Страсть к удовольствию - Нина Роуэн

И в тот же миг от этого ее прикосновения по всему телу Себастиана разлилось тепло, стремительно переходящее в обжигающий жар желания.

Он взял Клару за руку. Вся ладошка ее была исцарапана и покрыта пылью. Осторожно поглаживая тонкие царапины указательным пальцем, Себастиан сказал:

– Значит, вы их не нашли.

– Но непременно найду. – Клара пыталась говорить уверенно, но голос ее дрогнул. – Дядя Гранвилл мне помогает, но нам нужно осмотреть еще по меньшей мере два десятка ящиков и коробок, не говоря уже о бесчисленных бумагах. Возможно, некоторые изобретения месье Дюпре не имеют описания, и в этих случаях мне придется консультироваться с дядюшкой, а на все это потребуется время.

Да, время, которого у него не было. Невольно вздохнув, Себастиан поднес к губам ладошку Клары и поцеловал.

Клара охнула, ее рука инстинктивно дернулась, а другой она уперлась в лацкан его сюртука. Себастиан попытался накрыть ее ладонь правой рукой, но тут вдруг его пальцы свело судорогой, а лицо исказилось болезненной гримасой.

Клара вздрогнула и посмотрела на его руку, внезапно превратившуюся в застывшую клешню. Ее фиалковые глаза затуманились, и она прошептала:

– Себастиан, что случилось?

– Не знаю, – прохрипел он.

Она стиснула его пальцы и снова спросила:

– Что, действительно не знаете?

Он отрицательно покачал головой и, судорожно сглотнув, заговорил:

– Это началось несколько месяцев назад, сразу после того как я занял должность в Веймаре. Правая рука не слушалась меня, словно перестала быть частью моего тела. Когда я пытался играть на пианино, пальцы почти сразу начинало сводить судорогой. Я обращался к нескольким докторам, и один из них направил меня к хирургу, определившему, что проблема в мышцах. Хирург сделал операцию, после которой мизинец вообще перестал сгибаться и разгибаться. – Он коснулся мизинца, согнутого под прямым углом. Даже если удастся восстановить подвижность остальных пальцев, придется делать еще одну операцию, чтобы исправить поврежденную связку.

Клара вздохнула, не поднимая ресниц. Осторожно поглаживая пальцы Себастиана, она прошептала:

– Мне очень жаль…

Он коснулся ладонью ее щеки.

– Правда?

Глаза Клары затуманились, и она спросила:

– Вы помните моего брата Уильяма? Он тоже брал у вас уроки, когда мы жили в Дорсете. Брат погиб, когда ему было пятнадцать. Мы катались на лодке по озеру, когда началась буря. Мою шляпку сдуло ветром, и я наклонилась, чтобы достать ее из воды. К несчастью, лодка перевернулась, и Уильям ударился о борт головой. А я… я не смогла. – Клара снова вздохнула.

Себастиан привлек Клару к себе и обнял, вдыхая аромат ее волос.

– Последующие дни были ужасные, – продолжала Клара. – Горе разобщило нашу семью. Матушка отказывалась выходить из своей комнаты, а я… Мне хотелось куда-нибудь спрятаться. Я знала, что все винили меня в смерти Уильяма. У меня появилась ужасная боль в глазу и мучил непрерывный звон в ушах. Долгое время я никому не рассказывала об этом, а потом меня лечили всевозможными припарками и настойками, из-за которых я почти оглохла на одно ухо.

Себастиан осторожно коснулся пальцами изящного ушка Клары и провел губами по ее виску и по мягким завиткам волос, выбившимся из-под заколок. Затем губы его спустились ниже, к скуле, и наконец прикоснулись к губам.

Целуя Клару, он старался сдерживать себя, но тут она ответила на его поцелуй и жар желания, разлившийся по жилам, лишил Себастиана самообладания. Рука его легла на бедро Клары, и он принялся целовать ее со всей страстью. Когда же она, отвечая на поцелуи, взяла его лицо в ладони, желание запульсировало в нем, заглушая стук сердца, и внезапно возникло ощущение, которое он готов был назвать счастьем: казалось, прохладная свежая вода вливалась в иссохшую душу Себастиана, возвращая ее к жизни. В эти мгновения он вдруг почувствовал, что вновь может стать самим собой, что может вернуть все то, что приносило ему удовольствие и доставляло радость в прежней жизни.

Тут Клара прервала поцелуй и, хрипловато рассмеявшись, проговорила:

– Ты ведь даже представить не мог, что подобное может случиться, правда?

– А ты разве могла? – Себастиан обнял ее за талию.

– Да, я могла. – На мгновение отстранившись от него, Клара тут же обвила руками шею Себастиана. На ее щеках играл румянец, а глаза светились весельем. – Когда мы жили в Дорсете, а также потом, когда ты создавал свою музыку и тебя окружали красивые, восхищавшиеся тобой женщины… О, я тогда постоянно думала об этом и надеялась на это… Я хотела, чтобы ты смотрел на меня, танцевал со мной, говорил со мной…

Себастиан поднял руку и провел большим пальцем по губам Клары. Когда он встретил эту женщину в бальном зале на Ганновер-сквер, то подумал, что не помнит ее, но он ошибался. Ее признания вынесли образ молоденькой девушки из глубин памяти – словно зажгли звезды на ночном небе. Клара была тогда тихой и скромной, всегда держалась в стороне от толпы, заполнявшей бальные залы и гостиные. Воробышек, но с ярким оперением – смесью насыщенного коричневого, охры и ослепительно белого.

Себастиан подошел к автомату с птичьей клеткой, стоявшему на верстаке, и взял ключ. Несколько раз повернув его, он завел механизм, и тут же раздалась металлическая, но довольно приятная мелодия. Приподняв правую руку Клары, Себастиан вложил ее в свою, надеясь, что непослушные пальцы не подведут. Другой рукой он обнял Клару за талию и привлек к себе.

– Могу я пригласить вас на танец? – спросил он.

Клара улыбнулась и положила руку ему на плечо; ее глаза засияли. Да, конечно. Потанцую с огромным удовольствием.

Себастиан повел ее в медленном вальсе, и она легко следовала за ним, без труда подстраиваясь под его ритм, подчиняясь тихой музыке и щебету механических птиц.

– Вы великолепно танцуете. – Клара подняла на него глаза. – Это я тоже помню.

– Я не танцевал уже несколько месяцев.

– А я гораздо дольше, – призналась Клара. – Пожалуй, за последний год – ни разу. – Она с нежностью посмотрела на него, и ее взгляд, казалось, согревал его.

Вскоре автомат доиграл последние аккорды, и Себастиан остановился. Но он по-прежнему держал Клару в объятиях. В эти мгновения он вдруг понял, что впервые за несколько месяцев забыл о своем увечье. Более того, его охватило незнакомое ему прежде чувство – чувство, расцвеченное всеми цветами радуги. Он пристально всматривался в прелестные глаза Клары и мысленно повторял: «Да-да, глаза колдуньи…»

И именно об этих глазах он вспоминал, когда впервые задумался над предложением Клары. Тогда он понял, что, заручившись ее поддержкой, сумеет не только помочь Дарайусу, но и ублажит отца. К тому же Клара будет принадлежать ему, и это самое главное.

Внезапно его охватили дурные предчувствия, заглушившие радостные эмоции. Ведь со стороны Клары этот брак был лишь деловым соглашением, не так ли? Ей требовалось перевести Уэйкфилд-Хаус на его, Себастиана, имя. Конечно, она не скрывала своих чувств к нему, но то были чувства к прежнему Себастиану Холлу, а не к нынешнему. Его же влекло к нынешней Кларе, к той женщине, которую он встретил совсем недавно.