Простите, я вас люблю… - Северлика

выпустить вазу из рук, упасть на пол и сжаться в комок, чтобы переждать. Когда-нибудь он ведь устанет и перестанет меня бить?

Издав пронзительный вопль, я швыряю вазу изо всех сил. Вкладываю в этот бросок всю свою ярость, всю боль, которую он причинял мне на протяжении десяти лет. Андрей легко отклоняется вправо, хрустальная ваза врезается в стену, но этого я не вижу. Не теряя времени, разворачиваюсь, хватаю тугую железную щеколду на двери и с силой двигаю её по желобу. За спиной раздается звон бьющегося стекла.

Дверь распахивается так неожиданно, что я чуть не падаю на пороге, чувствую острую опасность за спиной и инстинктивно отпрыгиваю влево. В ту же секунду в поле зрения попадает схватившая воздух здоровая ладонь. Другая рука смыкается на моей шее, но не очень удачно – мне удается вывернуться, и его пальцы хватают снова только волосы.

Кричать он не решается. Дверь распахнута в подъезд, а мой муж всегда производил на всех самое хорошее впечатление. Он не станет рисковать репутацией примерного семьянина среди соседей.

А вот мне уже не до чего нет дела.

– Помогите!

Мой крик подхватывает пронзительное эхо и гулко разносит его по этажам.

– А ну заткнись! – шипит Андрей, но я почти не слышу его слов.

Что было сил бегу к лестнице и оставляю мужа за своей спиной, замершего на пороге квартиры, в которую вряд ли вернусь.

Выбегаю на улицу, подгоняемая страхом и какой-то абсурдной эйфорией. Сердце колотится так, словно вот-вот выскочит из груди, я глубоко вдыхаю холодный воздух, тяжело прислоняюсь к грязной после зимы стене подъезда и улыбаюсь. Выдыхаю медленно, рваными толчками, словно воздух застревает в горле, цепляется пережитыми страхами и потрясением изнутри.

Я свободна. Мне совершенно некуда идти, но я свободна.

Как только нахожу в себе силы, тороплюсь отойти от своего дома подальше. Андрей может выскочить из подъезда и сцапать меня своими ручищами. Зажать мне рот, чтобы я снова не закричала.

Представляю, как огромные, поросшие зеленоватой шерстью лапы высовываются из темноты подъезда и утаскивают меня в его недра. Вздрагиваю, ускоряю шаг. Мне хочется убраться от этого дома подальше как можно скорее.

Декабрьский мороз пронизывает меня до костей, я только сейчас начинаю ощущать холод. С утра столбик термометра опустился всего на два деления, но ветер дует нещадно. Мой пуховик остался в спальне на полу, на мне лишь трикотажное платье и легкий шарф, в который я тут же кутаюсь, но он не может спасти меня от предновогодней зимы.

Дохожу до перекрестка и останавливаюсь. Все мои друзья – друзья Андрея, с коллегами по работе я не настолько близка, чтобы стучаться к ним домой в восемь вечера двадцать седьмого декабря. Мои родители живут в другом городе, но, даже если бы они жили по соседству, к ним я бы пошла в последнюю очередь.

Разворачиваюсь и иду в сторону школы. В карманах нет ни копейки, все деньги остались в сумке, которую я выронила дома. Я с ужасом представляю, что от меня останется, если я пройду семь остановок пешком, и какую пневмонию я себе заработаю, но рядом останавливается пустая маршрутка.

Стекло плавно опускается, небритый сонный водитель с сигаретой в зубах окидывает меня удивленным взглядом и спрашивает насмешливо:

– Тепло ли тебе, девица?

Вопреки всему начинаю смеяться. Истерический, визгливый смех сначала клокочет где-то далеко в груди, потом с сопротивлением тяжело проталкивается в горло и выходит наружу. Хохочу так, что водитель несколько мгновений смотрит на меня с опаской. Я выгляжу сумасшедшей, понимаю, что он может не пустить меня в салон, оставить замерзать на улице, но не могу остановиться. Смеюсь, чуть не падая в грязный снег у обочины дороги.

Лицо водителя мрачнеет, он обводит меня взглядом, останавливается на лбу, где, судя по пульсирующей боли, уже есть шишка или ссадина, выбрасывает сигарету на дорогу и открывает дверь.

– Садись.

Я заползаю на переднее сидение. Он стаскивает со своего кресла помятый плед и бросает мне на колени. Смеяться я прекращаю, меня начинает колотить изнутри, теперь от холода. Он включает печку на полную мощность.

– Могу подбросить в ближайший участок полиции.

Кутаясь в плед, поворачиваю голову и убираю холодные, всклоченные волосы с лица.

Я никогда не обращалась за помощью раньше. Несколько переломов, бессчетные ушибы, синяки и ссадины, бесконечные боли в спине не были поводом.

Спустя несколько секунд отворачиваюсь и тихо прошу.

– Довезите меня до семьдесят третьей школы, пожалуйста.

Он пожимает плечами и трогается с места, дернув рычаг коробки передач.

Я добавляю:

– Спасибо.

Через час, под шум закипающего чайника, я сижу на подоконнике в темном кабинете русского языка и литературы, прислонившись виском к холодному стеклу. Обнимаю замерзшие колени, смотрю на засыпающий город, мигающий новогодними огнями, и не думаю, что будет завтра.

Сейчас, когда мне совершенно некуда возвратиться, именно в этот момент, оставшись одна посреди спящей школы, я, наконец, чувствую себя свободной и спокойной. Я должна бояться неизвестности, которая ждет меня впереди, бояться привычно, как я боялась всю жизнь, но в душе моей пустота.

В глубине кабинета тихо щелкает чайник, долго смотрю на него сквозь уютную тьму. Вокруг меня лишь парты, стулья, желтый свет фонарей неровными прямоугольниками ложится на пол, тишина звенит и давит на уши.

Слабо, вымучено улыбаюсь, вспоминаю удивленный взгляд ночного сторожа нашей школы, которая уже закрыла тяжелые двери на засов. В девять вечера в школу, конечно, уже никто не заявится. В глазах доброй старушки читалось не только изумление моему позднему визиту, она еще и испугалась. Я пришла в тонком платье, один из рукавов которого был надорван, лохматая, с лиловой шишкой на лбу, заплаканная и замученная. Она тут же принялась поить меня чаем, но о причинах моего состояния не спрашивала. Только робко спросила:

– Могу я чем-то помочь?

– Ничем.

Держа горячую кружку меж ладоней, я слегка усмехаюсь. Мне никогда никто не мог помочь, кроме меня самой…

***

– Ты ночевала в школе?

Это первый вопрос, который задает мне Артем, явившись с утра. Я безумно ему рада.

Рассвет я встретила в собственном кабинете, завернувшись в плед, который дал мне водитель маршрутки, без гроша в кармане, без единой мысли, куда мне теперь идти, но я была счастлива.

Впервые счастлива за много лет.

И когда он зашел, отворив дверь наотмашь, задолго до начала первого урока, молодой, красивый, румяный с мороза, весь мир для меня внезапно замер на одно краткое мгновение.

Артем подходит ко мне, плотно затворив за