Поломанные Константы - Ирина Крыховецкая

Когда я навел справки о Вацлаве, то удивился, узнав, что он сосед Торина, но самое поразительное, что у них есть еще одна дочь, точная копия моего подкидыша. Видимо, девочки – близнецы. Но зачем Императору уничтожать одну из них, не знаю. Я разговаривал с Вацлавом об отце, но отметил, что его жена печальна, видимо, из-за пропажи второй дочери. Однако Лесовские не подают виду. Я ушел, положение обязывает. Я ничего не могу рассказать Вацлаву, но я присмотрю, чтобы внучка Влада выросла здоровой и сильной. Видимо, когда ей исполнится семнадцать, мне придется куда-нибудь спрятать ее. Скорее всего, отправлю жить в Польшу. Джейн знает польский, ей приказано обучить малышку языку. Дочь Лесовского зовут Венера, они взяли римское имя Богини Красоты, и я назову свою малышку римским – Юнона, по имени королевы богов Геры.

P.S. Да, оказывается, настоящая дата рождения Юноны – 21 сентября…»

Рута замолчала и закрыла тетрадь.

– 21 сентября, – повторила Юна. – А я не знала. Я считала по окончанию года… Значит, почти через четыре месяца мне стукнет пятнадцать… Польский я действительно знаю, и я должна уехать? Я же теперь могу найти родителей!

– Нет, – Рута покачала головой. – Не можешь, это повлечет за собой слишком много смертей.

Юна понимающе кивнула, но потом вдруг радостно взглянула на подругу:

– Я могу посмотреть на них и на сестру издалека. А ты? Давай поищем что-то о тебе.

Юна вскочила на ноги и подбежала к полке с буквой «Т». Она перекладывала тетради и листы, пока наконец не нашла нужное.

– Вот! – крикнула она, откидывая непослушные золотые локоны и устраиваясь рядом с подругой.

Рута дрожащими руками взяла тетрадь, на которой стояла та же самая красная пометка: «Совершенно секретно. К. Торин, генерал спецслужбы».

– Опять? – удивилась Юна.

Ниже подпись: «Дело Турбиных». Рута перевернула страницу.

«Рута Турбина, единственная наследница пятидесятимиллиардного состояния, годовой доход 400 %. (Господи! Когда она вырастет, ее состояние будет неисчислимым!) Полное имя: Ее Сиятельство, княгиня Руатана Алексеевна Турбина. Мать, Ее Сиятельство княгиня Виктория Леонидовна умерла в возрасте тридцати девяти лет при родах дочери. Отец, Его Сиятельство великий князь Алексей Федорович умер через месяц после похищения дочери. По газетным выступлениям я понял, что дворянство возмущено и давит на Императора. Слишком смело… слишком, впрочем, они дворяне! Личный представитель Императора Алекс Ганарник заявил публично, что наследница жива и находится на воспитании при императорском дворце, под опекой самого Императора. Достигнув семнадцатилетнего возраста, она сможет полностью распоряжаться своими владениями, а пока ее воспитанием занимаюсь я (а не королевский совет), хотя я должен каждые полгода делать отчет о ее самочувствии и каждый месяц высылать фотографию. Что будет с маленькой княгиней, мне неизвестно. Жаль девочку. Впрочем, ее состояние заморожено, никто не посмеет прикоснуться к владениям Турбиных из-за возможного нарастания недовольства сильных мира сего. Подмена девочки невозможна ввиду огласки всех физиологических и биоданных. Я думаю, посылаемые мной фотографии будут появляться на страницах газет, дворянству необходима Турбина, она уже превратилась в какой-то символ… Генерал Торин предупредил о неприкосновенности ребенка. Что ж, княгини мне только и не хватало, к тому же я устал от постоянно передаваемых солдатами писем от дворецкого Турбиных с ультиматумами на высокосветском языке…»

Рута замолчала.

– Вот это да! – еле выговорила Юна. – А Алиса тебя дерет как Сидорову козу. Но тебе уже исполнилось семнадцать!

Рута словно очнулась и странно, ошарашенно посмотрела на Юнону:

– Что же со мной будет?

– Не знаю, Рута. Но у тебя, оказывается, столько денег, столько власти…

– Тогда почему я здесь? – Рута недоуменно пожала плечами и опустила голову:

– Значит, ты не сможешь вернуться работать в приют… никогда…

– Перестань! – Рута решительно встала. – Если я здесь до сих пор, значит, про меня давно никто не помнит.

– Иди-ка сюда…

Юна тихо подошла и стала отряхивать с брюк пыль:

– Смотри.

Перед Юной на столе лежала старая потрепанная тетрадь.

– Господи! Сколько же ей лет! – воскликнула Рута, осматривая надорванные, загнувшиеся края.

На титульном листе была надпись: «1917 год, март. Заряна».

Рута перевернула пожелтевшую от времени страницу и стала читать вслух.

«Когда голос Махатмы уже не был слышен, стало понятно: я иду в глубокой тьме. И словно из тьмы возникают существа с просьбами, молитвами или требованиями. Как они живут в такой тьме? Чтобы их понять, надо страдать. И я с готовностью несу этот ад, потому что так решила сама. Он протекает жгуче-черным потоком и больно хлещет в абсолютной тишине.

Зачем я спустилась так низко? Чтобы лучше понять себя, увидеть со дна, что значит свет, или потому что Он должен быть где-то здесь??? В этом хаосе страданий, потерянный и отверженный… но все еще бесконечно любимый мною… Сова сказала мне, что именно в этой реальности живет Он. Кому как не сестре знать, где ее брат…

Живущие здесь смотрят на меня с непониманием или с мольбой. Я уже знаю, что значит боль, страх, ненависть и смерть. Когда испытываешь все это на себе, то видишь воочию до мелочей происходящее…. Как далеко я ушла! Мне кажется, что здесь еще не было ни одного фотона Белого Света. И они, живущие здесь, отрицают его, но тянутся и тянутся к нему, потому что еще не знают, что любовь, радость, гармония и сострадание, все, созданное Белым Светом, – норма в Мироздании.

Тот путь, по которому я пришла, уже не сможет стать мне дорогой обратно: если я поверну, то черный поток, несущийся впереди меня, вновь заполнит только-только выздоравливающее пространство позади. Здесь нельзя бояться, они только и ждут моего страха, тогда белое для них перестанет быть белым. Сильнейшие из них не хотят пускать меня в ад. Но там страдает Он, значит, я пойду.

Да не убоюсь я зла… Помоги мне, Сова!

Весь страх свой я выкидываю в плотный План, где я заметна в своем безумии от происходящего в другом мире. Но чем дальше я иду, тем отчетливей понимаю – обратного хода не будет, потому что вряд ли я пройду этот ад до конца. Чем дальше, тем гуще тьма, тем беспощаднее удары; но удары исподтишка. Почему они боятся взглянуть мне в глаза? Уже очень, очень холодно, зато там, позади, мое тепло нужнее; болеющему нужно тепло…

У меня для них есть только мое собственное тепло. И так, шаг за шагом, я остываю, превращаясь в твердую белую, почти шахматную фигуру, которая ходит как хочет и уже беспощадно уничтожает то, что считает Большим Злом. Наверное, где-нибудь я сделаю неверный ход, и поток сможет сбить меня и прорваться назад… Поэтому я ищу точку опоры. Как она мне необходима! Но неужели нет кого-нибудь, кто сможет проститься с покоем и пройти этот путь до конца с зажженным светильником в полной тьме?