Спальня, в которой мы вместе - Эмма Марс

– Инцест? – предположила я.

– Точно. Но есть кое-что получше: поскольку мы в состоянии доказать, что Аврора, или точнее Эмили, все еще жива, их брак имеет законную силу. А если Дэвид по-прежнему настаивает на своих планах бракосочетания с Алисой… Он будет двоеженцем!

Меня передернуло от ужаса. Всего лишь год назад я чуть не вышла замуж за мужчину, уже женатого на собственной сестре. Конечно, информация для меня не новая, но никогда она не была сформулирована настолько четко и ясно.

Я начинала понимать, какого гнусного фарса мне удалось избежать.

– Франсуа, – окликнула я Маршадо, наклонившись к нему, с нежной и успокаивающей улыбкой на устах. – Я прекрасно понимаю ваше желание… Но, думаю, сейчас выбран не самый удачный момент, чтобы выставить эту историю на свет.

– Но с такой информацией мы его прищучим! – распалился он.

– Нет, – поправила я его, – это может привести лишь к тому, что подтолкнет Дэвида и Луи к новым судебным разбирательствам. В данный момент мы должны как можно лучше защитить моего мужа, а не сбрасывать атомную бомбу на нашего противника. То есть, я хочу сказать, у Луи есть адвокат, очень хороший. И я не хочу предпринимать ничего, что могло бы поставить под угрозу его систему защиты.

Маршадо слегка нахмурился, проглотил залпом оставшийся кофе и вернул себе, или, по крайней мере, сделал вид, менее агрессивный настрой.

– Хорошо… Будем следовать официальному курсу партии, – произнес он сдержанно и с иронией. – В таком случае, по какому еще следу вы предложили бы пойти?

Чтобы сохранить такую важную для меня помощь с его стороны, я должна была поддержать в нем надежду отмщения. Утолить жажду сенсационных новостей.

– Если вы, конечно, согласитесь, я думаю, вам бы следовало продолжить поиски информации о родителях Лебурде. В конце концов, мы не знаем, что с ними случилось и почему их дети попали в сиротский приют Бретани… Так же, как нам неизвестны условия их усыновления.

– О’кей, – согласился он, опуская веки на сиреневатые круги под глазами.

Должно быть, ему не удавалось выспаться за последние несколько недель. Маршадо говорил мне когда-то о разводе. Жил ли он до сих пор в своем уютном доме в парке Мальмезон, в роскошном квартале возле замка? Или оставил супружеское жилище?

Он как будто прочитал мои мысли и, быстро набросав несколько коротких заметок в своем ежедневнике, посчитал нужным уточнить:

– Сейчас не самое лучшее время для расследования. У меня больше нет кабинета, я живу в гостинице… Маленькое практичное жилище в квартале Шатеньере, возле теннисного корта, где я играю с Дэвидом.

Он уткнулся носом в пустую чашку и тут же исправился:

– …То есть, где я играл с ним.

– У вас все еще остались связи в министерстве социальных дел? – вернула я его на более стабильную почву.

– Да. Гийом – мой старый приятель. Он мне кое-чем обязан. Но в связи с тем, что случилось со мной, вполне можно ожидать, что он с меньшей готовностью будет отвечать на мои вопросы.

– Это точно… Но все-таки вы чертовски хороший журналист!

Спонтанность моей тирады заставила его скромно улыбнуться, и меня поразил контраст его улыбки с улыбкой Дэвида, в которой торжествовала уверенность человека, обладающего надежной поддержкой.

Когда я поднялась и собралась уходить, он лихорадочно схватил меня за руку.

– Эль… Вы думаете… Вы думаете, что мне следует увидеться с Софией? Я имею в виду, сняв с лица маску инкогнито?

– Я поняла, о чем вы. Думаю, да. Позвоните ей.

Хотя мои собственные личные отношения оставляли желать лучшего, это был не повод, чтобы приносить в жертву счастье других людей.

– И главное, не затягивайте, – бросила я, выходя из кафе. – Вы знаете, она более уязвима, чем кажется.

– Да нет же, ты в самом деле самое бездарное ничтожество из всех, кого я знаю. Это просто невозможно!

Помогайте вашим друзьям. Желайте им лучшего. Содействуйте их любовным отношениям, в том числе и самым нелепым или, очевидно, обреченным на провал. И пожинайте сладкие плоды благодарности.

– Как ты могла упустить человека, который шел в десяти метрах от тебя по улочке шириной не больше коридора?

Мне нечего было ответить в свое оправдание. Маршадо следовало как можно скорее выйти на связь с Соней и раскрыть ей обратную сторону своей личности.

Он сделал это пару часов спустя, и подруга прекратила изводить меня. Сейчас выбор был за ней: ей следовало принять решение и объявить бедняге Фреду о том, что того вновь обошел соперник старше и богаче его.

Я не ожидала, что Франсуа вновь выйдет на связь со мной так быстро. Я предполагала, что он будет целиком поглощен новой дамой сердца. Что касается Сони, мне-то известно, как она могла проявлять свою ненасытность.

– Я уже узнал чуть больше о семье Лебурде, – сообщил Маршадо, даже не поздоровавшись.

– Так скоро?

– Я слышал это имя раньше. Значит, я когда-то брал интервью у человека, о котором идет речь, либо он является моим коллегой.

– Лебурде был журналистом? – чуть не поперхнулась я.

– Более того. Главным редактором газеты. Я обнаружил его след в старых ежегодных справочниках прессы, которые храню дома. И затем я сделал несколько телефонных звонков своим собратьям по перу, большая часть из которых уже на пенсии, они подтвердили мою информацию.

– Редактором? Но какого издания?

– Роже Лебурде, – начал читать он на другом конце линии, – заступил на должность редактора рубрики в 1955 году в «Изумруд», местную газету Сен-Мало, а затем стал редактором и наконец директором издательства с марта 1963 года по февраль 1972 года.

– А затем? – поторопила я его, и мое сердце сжалось тисками ожидания. – Что с ним стало?

– Не имею понятия.

Я не смогла сдержать вздох. Но разочарование тотчас же рассеялось, как только я услышала в его голосе знакомые нотки возбуждения, так свойственные журналистам, ведущим расследование, когда они нападают на след.

– Но у меня есть еще кое-что. Это должно вам понравиться.

Последнее слово было произнесено с подтекстом, который не сулил ничего хорошего.

– Что?

– С самого первого выпуска «Изумруд» публиковался на средства маленького семейного предприятия семьи Базен. Судовладельцы с карманами, полными бабок, страстно любящие свой край, но при этом не имеющие почти никакого понятия об издании ежедневной прессы.

– И что же? Как это касается нас?

– Примерно за полтора года до того, как Роже Лебурде исчез из поля зрения, газета была выкуплена. И, судя по всему, как я понял, довольно радикально реструктурирована. Половина штата была сокращена. Небольшой местный владелец типографии, разоренный крупной международной корпорацией… Ну и так далее. Догадайтесь сами, кто находился у истоков этой резни.