Капля крепкого - Лоуренс Блок

— Джек Эллери, — задумчиво произнес Билл. — Говоришь, его кто-то убил? Сказал бы ты мне это год назад, и я бы ответил: туда ему и дорога. Но перспективы меняются, особенно когда смотришь на себя, вот такого. Последнее время я нечасто желаю кому-то смерти, понимаешь, о чем я?

— Конечно.

— Но паршивый был парень, подонок и отродье. Иначе не скажешь. Так ты работаешь как частный сыщик?

Не совсем, поскольку у меня не было лицензии. Но близко к этому, и я кивнул.

— Стало быть, у тебя есть клиент. Человек, которому не все равно, что Джека прихлопнули, и он готов платить, чтобы выяснить, чьих это рук дело.

— Да, один его друг.

Он задумался.

— Нет, конечно, он был из тех парней, у кого мог быть друг или даже два. Хотя обычно такая дружба длится недолго. Но друг, который якобы хочет узнать, кто его убил, и готов платить за это деньги бывшему копу — это уже нечто. Кто он такой?

Билл до сих пор оставался очень неплохим детективом.

— Да просто самый настоящий натуральный друг, — ответил я и тут же усомнился, что это определение подходит Грегори Стиллмену.

— И это не подружка, иначе бы так и сказал. — Он заглянул мне прямо в глаза. — Из «Общества анонимных алкоголиков»?

— Отличная догадка, Билл.

— Вот уж никогда бы не подумал, что Джек Эллери был пьяницей, — хмыкнул он. — То есть он пил, конечно, но кто сейчас не пьет? Ты пил, я пил… — Он осекся и покачал головой. — Так и ты туда же, верно? Нет, ты только посмотри на нас сейчас! Не могу сказать, что хорошо знал этого сукина сына. Мне всего-то и хотелось, что упечь его за решетку, но дело развалилось, и я сразу потерял к нему интерес.

— И вы никогда не напивались вместе в баре на Пятьдесят пятой?

Он покачал головой:

— А ты сам-то с ним пил?

— Знал его еще по Бронксу, но тогда оба мы пили шоколадный коктейль с молоком. А когда встретились вновь, оба стали трезвенниками.

— Так он действительно завязал?

— Не пил два года перед тем, как его убили.

Я рассказал еще немного о смерти Джека — о том, что на теле обнаружены следы избиения, а потом в него выпустили две пули. Потом назвал ему пять имен и объяснил, откуда они взялись.

— Заглаживать вину? Так это у вас называется? И всем скопом занимаетесь этим? — спросил он.

— Ну, так рекомендуется.

Он снова покачал головой:

— Может, оно и к лучшему, что я не пошел этой дорожкой. Список имен, Бог ты мой! Я бы не знал, с чего и начать.

Когда я уже собрался уходить, Лонерган вызвался проводить меня до крыльца.

— Весь этот район был когда-то ирландским, — сообщил он. — А теперь сюда переехали латиноамериканцы. В основном из Колумбии и Венесуэлы, еще бог знает откуда. Может, из Эквадора. Закрыли много старых пабов. Был такой на углу, назывался «У хулигана», теперь там турагентство для новоприбывших. — Он пожал плечами. — Наверное, они вполне себе ничего, эти новые люди. И не намного хуже нас.

Примерно за квартал до входа в метро я остановился возле одного из недавно открывшихся заведений. Было время ленча, и я зашел, уселся за стойкой бара и заказал кофе с молоком. Молоко они использовали сухое, из жестянки, кофе был сладким и не таким уж и плохим, но мне не понравился, и повторять заказ я не собирался.

Снова задумался о Билле Лонергане и понял, что знал его не слишком хорошо, чтобы делать выводы про то, изменила ли этого человека близость смерти. Ведь вся наша беседа по большей части сводилась к Джеку Эллери, но узнать мне удалось совсем немного. Лонергану не было известно ни одно из имен в списке Джека по Восьмой ступени. Правда, один человек напомнил ему о ком-то другом, что направило разговор совсем в другое русло. Мы рассказывали друг другу о схватках с преступниками, обсуждали коллег из Шестого участка, и я засиделся дольше, чем положено, потому что видел, как ему не хватает общения.

Неподалеку от стойки находился телефон-автомат, и я позвонил Марку Саттенштейну. Нарвался на автоответчик — напрасно потратил четвертак.

Не проблема. В кошельке у меня полно четвертаков.

Поезд, на который я сел в Вулсайд, направлялся к Таймс-сквер, но на станции «Гранд-Сентрал» я сделал пересадку на линию Лексингтон. Сошел на Четырнадцатой улице и попробовал позвонить из другого автомата, но на сей раз успел повесить трубку до того, как включился автоответчик, и сохранил четвертак. Меня все это начало доставать.

Я прошел три квартала к северу, затем еще два — к западу и добрался до пятиэтажного здания красного кирпича с металлической пожарной лестницей, закрепленной в центре фасада. Номер Саттенштейна вместе с телефоном я переписал из списка и, войдя в вестибюль, нашел табличку с его именем рядом с кнопкой звонка в квартиру под номером 3-А.

Я долго жал на кнопку указательным пальцем. Безрезультатно. На каждом этаже находилось по четыре квартиры, и линия А скорее всего должна была находиться прямо, а потом налево. Хотя… черт ее знает, владельцы домов нумеруют квартиры произвольно, а уж названия своим домам дают самые невообразимые. К примеру, владелец этого строения окрестил его «Гулливером», и уж это я знал точно: название было высечено в камне над главным входом.

Я вышел на улицу и, стоя на тротуаре, нашел фронтальное окно квартиры 3-А. Там горел свет, но даже если это была та самая нужная мне квартира, это еще ни о чем не говорило. Я вернулся в вестибюль и позвонил снова. Потом сдался и уже было направился к двери, когда вдруг откашлялся и ожил механический голос домофона. Я застыл на месте, и то, что нечленораздельно произносил некто, находившийся в квартире 3-А, эхом разносилось по лестнице. Я не разобрал ни единого слова.

И я решил ответить соответственно, издал несколько несвязных и непонятных звуков, и на лестничной площадке воцарилось долгое молчание. А затем, как я понял, с большой неохотой этот некто все же нажал на кнопку домофона.

Наверное, район не слишком изменился — на лестничной площадке пахло мышами и вареной капустой. Квартира 3-А оказалась именно там, где я и думал. Я тихо приблизился к двери, отошел в сторонку, вжался в стену и постучал. Нет, я не думал, что он начнет стрелять через дверь. Но, с другой стороны, и Джек, наверное, тоже не ожидал получить две пули в голову.

Затем я услышал шаги, тоже очень тихие, и щелчок — это он отодвинул шторку дверного глазка. Глаза Иуды, так их почему-то еще называют, хотя, хоть убей, не понимал почему. Предательство? Тридцать сребреников?…

Я стоял так, что он не мог в меня попасть, и видеть тоже не мог. Затем достал бумажник, извлек из него старую визитку, где было написано, что я — член Братского ордена полиции. Единственная польза от нее, насколько мне известно, заключалась в том, что визитка могла произвести впечатление на офицера дорожной полиции, остановившего тебя за незначительное нарушение. Затем я представился — Мэтью Скаддер — и поднес визитку к глазку.