Подземка - Михаил Бычков

– Неужели тебе есть дело до каких-то там примет? – удивилась Лило.

– Да, – сказал я.

С помощью очухавшихся хиппи мы затащили трупы в палатку, застегнули полог. Я удовлетворенно отметил, что со стороны ничего не видно. Подумаешь, лежат трое… отдыхают. Лишь бы паника раньше времени не поднялась.

– Ваше счастье, что их дружки в поезде живут, – вздохнул очкарик.

– В люксе, – хмыкнул я, вспомнив слова Шибздика.

– Что вы сказали?

– Да так. Держите язык за зубами. Хотя бы минут пять – десять, – попросил я компанию хиппи.

Парни и девицы закивали, но уверенности в том, что у нас будет эта отсрочка, у меня не появилось. Скорее рано, чем поздно, они проболтаются, поднимется шум, крик, а потом бандиты, когда разберутся, начнут погоню. Надо спешить.

– Где я могу найти Шибздика? – спросил я, упаковывая рюкзаки.

Хиппи дружно указали нужную сторону.

Схватив Лило за руку, я пошел, нет, побежал в указанном направлении. От Шибздика мне требовалось только одно, и он, к счастью, смог в этом помочь.

– У тебя есть лодка, обыкновенная надувная резиновая лодка? – спросил я у него.

– У меня нет, но я знаю того, у кого она может быть, – ничуть не удивившись, ответил он.

Резиновая лодка нашлась у Мухи, бородатого типа с красным, как знамя победившего пролетариата, лицом. Он согласился переправить нас на тот конец туннеля после того, как я помахал перед ним заветным пузырьком, за содержимое которого все наркоманы подземки продали бы душу. Это был мой трофей с одного из выходов на поверхность. Держал его на самый крайний случай, берег как зеницу ока. Теперь этот случай настал. Муха не был наркоманом, но он знал цену пузырьку, который вмиг сделал бы его, по станционным меркам, весьма состоятельным человеком.

– Настоящее? – благоговейно выдохнул он, разглядывая этикетку.

– Да, – подтвердил я. – Только ради бога быстрее.

– А что за спешка такая? За нами гонятся?

Я многозначительно промолчал, и Муха не стал углубляться в расспросы.

– Даже на дорожку не присядете? – хмыкнул Шибздик.

– Я бы с удовольствием, да вот незадача: некогда.

Шум на станции пока не поднялся. Похоже, очкарик со товарищи был куда выдержанней, чем казалось. А может, накопившаяся за годы обида на Пантелея дала о себе знать. Нам все это было только на руку. В тот момент я даже не задавался вопросом, как вернусь на Двадцатку. Здесь меня, вне всяких сомнений, на обратном пути будет ждать горячий прием.

Возле задвижки стучали моторы насосов. Инженер в строительной куртке с капюшоном и белой каске вяло ругался с работягами, перемежая сугубо технические термины трехэтажным матом. Постовые – два парня в буро-зеленых армейских шинелях, должно быть, добытых на каком-то законсервированном на случай войны складе, – сидя на корточках, ели из котелков. Их автоматы были прислонены к стене.

– День добрый, – поздоровался я.

– Чего надо? – вытирая рукавом шинели губы, спросил парень постарше.

– Да нам бы дальше, на следующую станцию, – пояснил я.

– Ты как с луны свалился! Проблемы у нас: плывун. Дорога перекрыта, ходу нет. Так что лучше валите отсюда, пока на какие-нибудь работы не припахали.

– Не, мужики, так не пойдет. Нам возвращаться не в кайф. Может, договоримся? – предложил я.

– Ты, добрый молодец, сначала бы нам бумажки показал, все, какие есть, а мы уж тогда и подумаем. Может, и договоримся.

– Как скажете. У меня все в порядке, можете не волноваться. Глядите.

Я показал документы, наплел с три короба, что продвигаюсь к самому Генералу, и в итоге уговорил постовых пропустить.

– Смотрите сами. Я предупреждал, – заметил один из постовых.

Ворота открылись. И инженер, и рабочие глядели на нас как на сумасшедших, но говорить ничего не стали.

Я сделал несмелый шаг вперед. В туннеле ощутимо пахло сыростью, гораздо сильнее, чем обычно. Воздух был влажный и почему-то с солоноватым морским привкусом.

– Я иду первым. Вы за мной. Будьте осторожны, – сказал я.

Воды сперва было по щиколотку, потом все глубже и глубже. Когда стало понятно, что брода не намечается, мы сели в лодку и поплыли. Веслами греб не доверявший никому из нас Муха. Он резкими толчками посылал надувное суденышко вперед. Лодка, покачиваясь, устремлялась к намеченной цели.

В туннеле было темно, как у негра в желудке. Электрическое освещение отсутствовало напрочь. Я включил ручной фонарик. Луч нащупал сырые стены, отразился от зеркальной поверхности воды.

– Ты вперед свети, человече, – попросил Муха. – Неча на стены направлять, тута фресок нет, одна склизкая гадость.

– Не учи ученого, дед, – посоветовал я.

Муха обиженно засопел:

– Какой я тебе дед?! Мне всего тридцатник с небольшим. Я по всем меркам в самом соку. Это меня борода старит.

– Так сбрей ее, – предложил я, – станешь молодым и красивым. Все девки твои будут.

– Вот еще, мне с бородой удобней. Одного мыла на бритье сколько экономлю, а о том, что бородатому теплей, даже упоминать не хочу. А что касается девок… Да на кой ляд они мне сдались! Один грех от них да расстройство нервов.

– Странные у тебя речи для тридцатилетнего, – проворчал я.

– Обыкновенные. Не у каждого баба под боком, да еще такая ладная, – повел подбородком в сторону попутчицы Муха.

– Ты на чужой каравай хавалку прикрой, – посоветовал я.

Лило смолчала. Сейчас ее интересовала не наша шутливая пикировка с Мухой, а нечто другое. Я копчиком ощутил грядущие неприятности. Поблизости творилось неладное, моя интуиция, и без того обострившаяся после выходов на поверхность, дала о себе знать. Определенно вокруг нас не так спокойно, как кажется.

Что-то тяжелое с плеском шлепнуло по воде, нырнуло, от эпицентра разошлись круги. Это произошло так неожиданно, что Муха испуганно ойкнул, чуть не выронил весло.

– Не надо дрейфить, спокойно, – попросил я. – Если утопишь весло, будешь грести руками. А вода нынче холодная, так что не советую. Гарантированное простудное заболевание.

Всплеск раздался еще ближе, в каких-то трех-четырех метрах.

– Что это? – недоуменно вскинулась девушка.

– Понятия не имею и иметь не хочу.

– Я бы на твоем месте автомат приготовил, – посоветовал оклемавшийся Муха. – Че-та мне это не нравится.

Я повернулся к нему:

– Думаешь, я в восторге?

– Ничего я не думаю, просто говорю, что мне все это не по душе.