Маковое море - Амитав Гош

— Передай ему, он может вернуться, когда пожелает, — сказал англичанин.

Дити сложила руки у груди и поклонилась, но в глубине души понимала, что работа мужа на Рукодельнице закончилась.

В повозке она устроила его голову на своих коленях и взяла дочку за руку, но уже не смотрела на дворец сорока колонн и мемориал покойного губернатора. На что теперь жить, если не будет месячного жалованья? От этой мысли померкло в глазах; день еще не кончился, но казалось, что все вокруг окутала тьма, и Дити машинально затянула вечернюю молитву:

Саджх бхайле

Саджха гхар гхар гхуме

Ке мора саджх

манайо джи.

Шепчут сумерки

у дверей:

пора заметить

наш приход.

* * *

К югу от портовых районов Калькутты, на берегу, плавно сбегающем к шири Хугли, раскинулся зеленый пригород Гарден-Рич, где белые зажиточные купцы воздвигли свои усадьбы. Казалось, соседствующие владения Баллардов, Фергусонов, Макензи, Маккей, Смоултов и Суинхоу желают приглядеть за кораблями с именами и товарами хозяев. Особняки, украшавшие эти усадьбы, передавали разнообразие вкусов своих владельцев: одни подражали роскошным английским и французским чертогам, другие напоминали классические римские и греческие храмы. Просторные угодья позволяли окружать дома парками, которые, пожалуй, еще больше разнились в дизайне, ибо садовники не менее хозяев старались перещеголять друг друга в причудливости своих плантаций: вот вам деревья с фигурной стрижкой, а здесь аллея, ухоженная на французский манер. Меж газонов искусно располагались водоемы: прямые и длинные, точно арыки, или же в стиле английских прудов; некоторые сады могли похвастать даже террасами с ручьями, фонтанами и беседками под изящными черепичными крышами. Однако достоинства владения оценивались не экстравагантностью насаждений, но обзором, какой открывался из особняка, ибо самый роскошный сад не мог повлиять на финансовое благополучие, напрямую зависевшее от интенсивности каботажа. По общему признанию, в отношении обзора усадьба Бенджамина Брайтуэлла Бернэма не знала себе равных, хоть и была относительно молода. Вообще-то беспородность имения можно было счесть преимуществом, поскольку мистер Бернэм имел право назвать его по собственному усмотрению: например, Вефиль.[22]Как основатель владений, он был не лимитирован в создании ландшафта, отвечающего его требованиям, а потому без всяких колебаний приказал срубить кусты и деревья, которые застили реку, в том числе древние манго и густую бамбуковую рощицу, вымахавшую в высоту на пятьдесят футов. Теперь обзор реки не имел никаких помех, если не считать прикорнувшую к берегу беседку с видом на усадебные причалы. Этот изящный бельведер отличался зеленой черепичной крышей в стиле китайских пагод.

Узнав беседку, о которой говорил рулевой, Джоду воткнул весло в илистое дно, чтобы лодку не снесло течением. Сейчас он понял, что проблема встречи с Путли не в том, чтобы найти ее дом. Особняки являли собой небольшие крепости, охраняемые слугами, которые всякого незваного гостя сочтут соискателем на свое место. Сад с зеленой беседкой выглядел самым большим и самым неприступным, на его лужайках развернулась армия садовников: одни пропалывали цветники, другие вскапывали новые клумбы, третьи скашивали траву. В заношенной повязке и линялом полотенце вместо чалмы, Джоду не имел шансов миновать их защитные порядки; в мгновенье ока его схватят и передадут стражникам, чтобы те отдубасили воришку.

Его неподвижная лодка уже привлекла внимание работника, на причале шпаклевавшего каик. Бросив кисть из пальмовых листьев в ведро со смолой, он хмуро воззрился на Джоду.

— Эй ты! — крикнул шпаклевщик. — Чего надо?

Джоду одарил его обезоруживающей улыбкой.

— Здравствуйте, господин лодочник, — сказал он, польстив работнику тем, что на пару разрядов повысил его в ремесленной табели о рангах. — Я прям залюбовался домом. Наверное, самый большой в округе?

— А как же, оно уж конечно, — кивнул работник.

— Видать, и семья большая, — закинул удочку Джоду.

Шпаклевщик презрительно скривился:

— Вот еще, в этаком доме табором не живут. Не, только Берра-саиб, Берра-биби и Берра-малыш.

— Да ну? И больше никого?

— Ну, еще барышня, только она им не родня, — дернул плечом работник. — Так, приютили по доброте сердечной.

Хотелось узнать больше, но Джоду понимал, что дальше расспрашивать неблагоразумно — если проведают, что девушкой интересовался какой-то лодочник, у нее могут быть неприятности. Но как же передать ей весточку? Джоду раздумывал над проблемой, когда вдруг в тени беседки заметил саженец чалты,[23]которую знал по ароматным белым цветам и кисловатым плодам, вкусом напоминавшим неспелые яблоки.

Подражая своим сельским родичам с их нескончаемым запасом вопросов, Джоду невинно поинтересовался:

— А что, чалту недавно посадили?

Шпаклевщик хмуро покосился в сад.

— Ту, что ли? — Он скривился и пожал плечами, словно открещиваясь от ублюдка. — Ну да, девицына забава. Вечно сюда шастает, только садовникам мешает.

Джоду попрощался и развернул лодку. Он сразу догадался, что деревце посадила Путли — она обожала эту кислятину. В Ботаническом саду чалта росла под окном ее спальни, и Путли собирала плоды, чтобы замариновать или сделать приправу чатни. Все шалели, когда она ела их даже сырыми. Зная дотошность Путли, Джоду был уверен, что на рассвете садовница придет поливать своего выкормыша, и тогда можно будет ее перехватить, пока не встали слуги.

Он греб против течения, высматривая укромное, но близкое к жилью местечко, куда не сунутся леопарды и шакалы. Углядев подходящий закуток, Джоду поддернул повязку и спрыгнул в воду, чтобы привязать лодку к корням гигантского фикуса, росшего на заиленном берегу. Потом снова залез в лодку, ополоснул ноги и жадно уплел горшочек заветрившегося риса.

Покончив со скудным ужином, Джоду расстелил циновку под маленьким соломенным навесом, устроенным на корме. Темнело; солнце валилось за дальний берег Хугли, на котором еще читались контуры Ботанического сада. Джоду чертовски устал, но не желал спать, пока на подсвеченной небесами воде кипела жизнь.

Начался прилив; река кишела судами, спешившими к своим причалам или на фарватерную стоянку. Покачиваясь в лодке, Джоду представлял, что свет перевернулся вверх тормашками и небо стало рекой с берегами из облаков; если смежить веки, то мачты и рангоуты представали вспышками молнии, пронизывающей лавину парусов, которые исполняли роль грома и трепетали на ветру, вздымаясь и опадая.