«В минуты музыки печальной…» - Николай Михайлович Рубцов

я хоть что-нибудь значу.

Последняя ночь

Был целый мир

         зловещ и ветрен,

Когда один в осенней мгле

В свое жилище Дмитрий Кедрин

Спешил, вздыхая о тепле…

Поэт, бывало, скажет слово

В любой компании чужой —

Его уж любят, как святого,

Кристально чистого душой.

О, как жестоко в этот вечер

Сверкнули тайные ножи!

И после этой страшной встречи

Не стало кедринской души.

Но говорят, что и во прахе

Он все вставал над лебедой, —

Его убийцы жили в страхе,

Как будто это впрямь святой.

Как будто он во сне являлся

И так спокойно, как никто,

Смотрел на них и удивлялся,

Как перед смертью: — А за что?

Памяти Анциферова

На что ему отдых такой?

На что ему эта обитель,

Кладбищенский этот покой —

Минувшего страж и хранитель?

— Вы, юноши, нравитесь мне! —

Говаривал он мимоходом,

Когда на житейской волне

Носился с хорошим народом.

Среди болтунов и чудил

Шумел, над вином наклоняясь,

И тихо потом уходил,

Как будто за все извиняясь…

И нынче, являясь в бреду,

Зовет он тоскливо, как вьюга!

И я, содрогаясь, иду

На голос поэта и друга.

Но — пусто! Меж белых могил

Лишь бродит метельная скрипка…

Он нас на земле посетил,

Как чей-то привет и улыбка.

«Я переписывать не стану…»

Я переписывать не стану

Из книги Тютчева и Фета,

Я даже слушать перестану

Того же Тютчева и Фета,

И я придумывать не стану

Себя особого, Рубцова,

За это верить перестану

В того же самого Рубцова,

Но я у Тютчева и Фета

Проверю искреннее слово,

Чтоб книгу Тютчева и Фета

Продолжить книгою Рубцова!..

Утро утраты

Человек не рыдал, не метался

В это смутное утро утраты,

Лишь ограду встряхнуть попытался,

Ухватившись за колья ограды…

Вот прошел он. Вот в черном затоне

Отразился рубашкою белой,

Вот трамвай, тормозя, затрезвонил,

Крик водителя: — Жить надоело?!

Было шумно, а он и не слышал.

Может, слушал, но слышал едва ли,

Как железо гремело на крышах,

Как железки машин грохотали.

Вот пришел он. Вот взял он гитару.

Вот по струнам ударил устало.

Вот запел про царицу Тамару

И про башню в теснине Дарьяла.

Вот и всё… А ограда стояла.

Тяжки копья чугунной ограды.

Было утро дождя и металла,

Было смутное утро утраты…

Кого обидел?

В мое окно проникли слухи.

По чистой комнате моей

Они проносятся, как мухи, —

Я сам порой ношусь по ней!

И вспомнил я тревожный ропот

Вечерних нескольких старух.

Они, они тогда по тропам

Свой разнесли недобрый слух!

— Ему-то, люди, что здесь надо?

Еще утащит чье добро! —

Шумели все, как в бурю стадо…

И я бросал свое перо.

Есть сердобольные старушки

С душою светлою, как луч!

Но эти! Дверь своей избушки

Хоть запирай от них на ключ!

Они, они — я это видел! —

Свой разнесли недобрый слух.

О Русь! Кого я здесь обидел?

Не надо слушать злых старух…

Ночное

Если б мои не болели мозги,

Я бы заснуть не прочь.

Рад, что в окошке не видно ни зги, —

Ночь, черная ночь!

В горьких невзгодах прошедшего дня

Было порой невмочь.

Только одна и утешит меня —

Ночь, черная ночь!

Грустному другу в чужой стороне

Словом спешил я помочь.

Пусть хоть немного поможет и мне

Ночь, черная ночь!

Резким, свистящим своим помелом

Вьюга гнала меня прочь.

Дай под твоим я погреюсь крылом,

Ночь, черная ночь!

Кружусь ли я…

Кружусь ли я в Москве бурливой

С толпой знакомых и друзей,

Пойду ли к девушке красивой

И отдохну немного с ней,

Несусь ли в поезде курьерском

От всякой склоки и обид

И в настроенье самом мерзком

Ищу простой сердечный быт,

Засну ли я во тьме сарая,

Где сено есть и петухи,

Склоню ли голову, слагая

О жизни грустные стихи,

Ищу ль предмет для поклоненья

В науке старцев и старух, —

Нет, не найдет успокоенья

Во мне живущий адский дух!

Когда, бесчинствуя повсюду,

Смерть разобьет мою судьбу,

Тогда я горсткой пепла буду,

Но дух мой… вылетит в трубу!

Угрюмое

Я вспомнил угрюмые волны,

Летящие мимо и прочь!

Я вспомнил угрюмые молы,

Я вспомнил угрюмую ночь.

Я вспомнил угрюмую птицу,

Взлетевшую жертву стеречь.

Я вспомнил угрюмые лица,

Я вспомнил угрюмую речь.

Я вспомнил угрюмые думы,

Забытые мною уже…

И стало угрюмо, угрюмо

И как-то спокойно душе.

Неизвестный

Он шел против снега во мраке,

Бездомный, голодный, больной.

Он после стучался в бараки

В какой-то деревне лесной.

Его не пустили. Тупая

Какая-то бабка в упор