Скалолазка - Олег Синицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Желаете размельчить грязь? – раздался голос из темноты.
– Что, простите? – испугалась я.
Совершенно не заметила притаившуюся в полумраке старуху, укутанную в клетчатую простыню.
Мне нельзя перед ней показываться. Лицо грязное, на ногах синяки и ссадины. Эта карга тут же сообщит в полицию.
– Не хотите ли оставить пот в женской бане хамам?
Точно! Это же баня! Но только… такая странная!
Старуха вышла на свет, падающий с потолка, и я обнаружила, что она слепа. Ее глаза покрывала мутная пелена.
– Я натир-банщица. Несколько поколений моих предков работали здесь. Хотите очистить в храме свое тело и свою душу?
Это было то, что нужно. Баня и банщица, которая не увидит моего лица… Я с радостью согласилась.
Странно, немного неуютно лежать под огромным куполом на горячих мраморных плитах. Натир-банщица – сидела рядом и растирала меня жесткой рукавицей, от которой, казалось, сползет кожа.
– Больно! – пожаловалась я.
– Не беспокойся, – ответила банщица. – Вся грязь сойдет. А кроме того, нужно размягчить твои мышцы. Расслабься.
Я закрыла глаза. Когда через некоторое время натир закончила массаж, я почувствовала, что усталость и напряжение пропали. Тело словно забыло о прыжках и падениях, которые выпали на мою долю в последние часы.
– Мир жесток, – говорила банщица. – Иногда женщины приходят сюда, чтобы забыть его на время. Отречься. Множество несчастных прошло через мои руки. Тех, которых обижали мужья, чужие люди… Тебе тоже досталось?
– Нет, у меня все хорошо, – поспешно ответила я.
– От тебя исходит страх. Твои переживания унесет священная вода храма.
Пот лил с меня градом, но дышалось легко. Когда я намыливалась, банщица в своем клетчатом покрывале, не двигаясь, сидела рядом. Словно неотъемлемый атрибут моей нехитрой процедуры. Как кадка с водой… или травяная мочалка.
– Скажите, отчего мир так жесток? – спросила я.
Банщица продолжала сидеть неподвижно, словно истукан. Мне даже показалось, что она не расслышала вопрос.
– Многие люди больше прислушиваются к себе, чем к другим, – неожиданно ответила она. – Это причина всех бед, это причина жестокости.
– Не всегда, – ответила я. – Некоторые слушают, а потом делают все наоборот. Из вредности.
– Эти слушают, но не слышат… Если бы человек, ведущий на закланье овцу, представил себя на ее месте, он бы не поднял кинжал. Если бы израильтянин понял араба, он оставил бы его в покое. Но слух многих людей поражен сильнее, чем мои глаза катарактой. Ими властвует гордыня, стремление к собственному величию…
* * *
Когда я вышла из бани в чистом белье, укрываясь под тенью широкополой шляпы и глядя на Измир сквозь стекла солнцезащитных очков, впервые за три дня почувствовала себя женщиной. Мышцы – расслабленные и отдохнувшие; кожа дышала. На ногтях – лак «Голден Роуз», на губах – темно-вишневая «Классик». Волосы мои стали светлыми. Благодаря маленькому флакончику краски для волос. Буду говорить, что они всегда такими были.
Ну что, люди? Какой вы теперь видите Скалолазку? Ага, турки буквально пожирают глазами мою фигуру и тают от светлых волос. Вездесущие толстобрюхие немцы провожают меня взглядами, разинув рот… Не переборщила ли я с шармом? После падения в лифте ныло бедро, поэтому я слегка прихрамывала. Надеюсь, это отпугнет приставучих турок и назойливых мачо…
Лехи Овчинникова возле башни с часами не было. Я, в общем, и не надеялась его здесь увидеть. Так, мимо проходила…
Прошла, а потом вернулась.
Не нужно себя обманывать. Я ждала Леху. Хотелось увидеть его родное лицо. Взглянуть в знакомые затуманенные глаза. Но видно – не судьба.
Дабы больше не надеяться, купила чип-карту для междугородних переговоров. Из телефона-автомата возле кафе «Баскин роббинс» набрала московский номер. После нескольких гудков включился автоответчик:
– Светка, если это ты, то жду тебя на даче! Поторопись, рыбка, не забудь подружку посимпатичнее. Для всех остальных – я болен! У меня легкий запор.
– Не запор у тебя, а запой! – Я едва не раздавила трубку, опуская ее на рычаг.
Ну, Овчинников… Нет слов, чтобы охарактеризовать твое раздолбайство!
Я устроилась в летнем кафе. Заказала тунца в масле с пюре из тыквы, традиционный плов и маринованные огурцы. Умяла эти блюда в один присест. Потом откинулась на спинку стула и, лениво пощипывая десертную черешню, достала бумаги Рахима.
Так, посмотрим…
Корешки билетов на самолет. Рейс – из Штутгарта до Неаполя. Следующий – из Неаполя в Стамбул.
Неплохо проводил время этот Рахим! Между полетами тридцать часов разницы. Не похоже на пересадку… Скорее всего, он там с кем-то встретился… Нужно отметить – Неаполь.
А здесь что?.. Чертеж прямоугольного ящика, фронтальный вид, вид сбоку и сверху. Проставлены размеры в дюймах и футах. Почему нельзя пользоваться метрической системой? Та-ак… Высота около пяти метров, ширина… Проклятье, не могу сосчитать без калькулятора. Ладно, отложим пока.
А вот это совсем непонятно!
От удивления я даже присвистнула. Получилось как-то по-мужски.
Три листа длинного-предлинного списка. Сто сорок восемь пунктов.
082806001. семейство Фауль, Брюгге
082806002. Себастьян Анри, Монте-Карло
082806003. семейство Циммер, Кельн
082806004. вон Белъдич, Амстердам
…
И так целых три страницы!
Цифры впереди я разгадала сразу. Инвентарные номера из какого-то перечня. Очень странный набор… С городами вообще ничего не понятно. В основном они относятся к трем-четырем европейским странам. Большинство – немецкие, чуть меньше – французские, остальные – то ли в Бельгии, то ли в Голландии, то ли еще где-то…
Получается, что предметы из одного инвентарного списка разбросаны по европейским городам. Зачем они понадобились Рахиму, следовательно, влиятельной Организации? Что это за предметы?
Я вернулась к корешкам билетов, затем опять пробежалась по перечню. Штутгарт присутствует в списке. Значит, Рахим летал в Германию в поисках предмета с инвентарным номером 082806047.
На стол легла тень. Я подняла голову и обмерла. Передо мной стоял полицейский.
Черт, меня не могли узнать! Это просто невозможно!
– Документы, мадам! – произнес он. Я вопросительно уставилась на него, стараясь, чтобы лицо не выдавало волнения.
– Мадам говорит по-английски? Я покачала головой.
– Я из Штутгарта.