Волчица в засаде - Александр Чернов

— Открой глаза, Игорь, открой! — заорала она дурным голосом. — Ты жив?!

Я с трудом разлепил веки. Ни девушек, ни ощущения счастья. Солнце уже село за горизонт, по скошенному полю по-прежнему гуляли коровы. Я лежал на земле, моя голова покоилась на коленях Наташи, она-то и хлестала меня по щекам.

— Ну слава богу, ты жив! — обрадовалась Артамонова.

Колени у нее были теплыми, упругими, лежать на них было приятно, однако, желая убедиться, все ли части моего тела нормально функционируют, я осторожно приподнялся на локте, потом сел. Вроде, все цело, только голова раскалывается и болит позвоночник. Рядом со мной валялась доска от забора. Гад длинный, чуть хребет мне не сломал и череп не проломил. На всякий случай я ощупал голову. На затылке была большая шишка.

— Долго я здесь провалялся?

— Не знаю, — глухо отозвалась художница. — Минут десять, наверное.

Я с трудом повернул голову, глянул по сторонам — малиновой «девятки» нигде видно не было.

— А где же Элка?

Артамонова подавила вздох.

— Увезли Элку. Те трое бандитов на машине. В милицию, наверное, нужно заявить.

— Успеется. Помоги мне встать.

Я взял доску от забора и, опираясь на нее, стал медленно подниматься. Художница вскочила, бросилась мне помогать. Совместными усилиями нам удалось поставить мое бедное тело в более-менее вертикальное положение. Голова кружилась, я испытывал тошноту. На трясущихся ногах сделал первый шаг по направлению к остановке.

— Ты куда это? — удивилась Наташа.

— Домой поеду, — заявил я, сделал второй шаг и чуть не упал. Молодая женщина вовремя подставила плечо.

— Ты с ума сошел! — изумилась она, вновь выравнивая мое тело. — Куда же ты поедешь в таком виде? Ты посмотри на себя. Тебя же на носилках нести нужно. Останешься, переночуешь на даче.

— Мне домой надо, — повторил я упрямо.

— Ну вот еще! — вспыхнула художница и обвила мою талию рукой. — Ты что, ребенок, чтобы я тебя уговаривала?..

Действительно, чего это я уперся? Видать, здорово мне по башке дрыном врезали, раз я соображать перестал. Молодая женщина, которая мне, между прочим, очень нравится, предлагает остаться у нее на ночь, а я чего-то ломаюсь. Жаль, что сегодня любовник из меня никудышный.

— Ладно, пошли к тебе, — согласился я.

Мы пошкандыбали по дороге. Я шел так, будто заново учился ходить. Роль ходунков выполняла Наташа, на которой я почти висел. Сиамскими близнецами мы доплелись до калитки, побрели по огороду. К тому времени, когда мы взошли на крыльцо, я малость оклемался и вполне мог бы обходиться без опоры, однако мне было приятно обнимать Наташу, и я продолжал изображать немощного старца.

Артамонова подвела меня к крутой лестнице, ведущей на второй этаж, и приказала:

— Поднимайся! Я тебе наверху постелю.

Я отпустил плечо хозяйки дачи и, ухватившись за перила, стал медленно подниматься.

Мансарда с прорубленным в полу люком состояла из двух крохотных смежных комнат. В первой стояли диван, небольшой телевизор на тумбочке и кресло; во второй уместились лишь кровать, журнальный столик и стул. Пока я добирался до комнаты, Наташа успела сходить куда-то на первом этаже, взять постельные принадлежности и догнать меня.

Артамонова сменила на кровати белье, уложила мою персону в постель и, как я ни сопротивлялся, стала стаскивать с меня одежду.

— Постирать надо, — заявила она, расстегивая на манжетах моей рубашки пуговицы. — А то завтра в грязных шмотках ты на улице не сможешь появиться.

— Действительно, — сообразил я. — Утром мне на работу идти.

Мне было легко и просто общаться с художницей. Казалось, я знал ее много лет, с самого детства. Я даже не заметил, как мы с Наташей перешли на ты. Когда молодая женщина добралась до моих брюк, зазвонил телефон. Я достал «сотку», приложил ее к уху.

— Алло, это ты, Игорь?! — рявкнул в трубке мужской голос. Я тотчас узнал его. Звонил тот самый здоровяк из компании отдубасивших меня парней. — Элка тут вот номер твоей «сотки» подсказала.

— Ну я, — ответил я равнодушно. У меня даже не было сил для каких бы то ни было эмоций.

— Очухался? — глумясь, поинтересовался парень.

— Ты рад? — ответил я вопросом на вопрос.

Парень заржал:

— А чтоб ты сдох!

— Хороший ты человек, — хмыкнул я. — Добрый!.. Что с Эллой?

При звуках знакомого имени Наташа, стягивающая с меня брюки одновременно за две штанины, замерла и взглянула вопросительно. Я предупреждающе поднял палец, приказывая ей молчать.

— Да здесь она, рядом, — изрек в трубку парень и заторопился: — Вот что, Игорек, ментам про девку трекнешь, мы ей сразу глотку перережем. Понял?

Меня разбирало любопытство.

— Зачем она вам?

Здоровяк секунду раздумывал, перед тем как ответить, потом злобно заявил:

— У нас с ней свои счеты.

— Не скажешь какие?

— Нет!

— Ну-ну. — Я посмотрел вверх, на сходившийся под углом потолок, вернее крышу, обшитую досками, и проговорил: — Слушай ты, добрейшей души человек, утконос с тобой?

— Кто? — удивился мой собеседник, но тут же сообразил: — Ну, рядом…

— Так вот, передай той образине с лягушачьим ртом, должок за ним. Как встречу, хребет ему сломаю. Та доска от забора теперь все время со мной.

Здоровяк кому-то что-то сказал и захохотал:

— Он говорит: ты ему еще должен. Ты ему ногу в двух местах покалечил.

— И вот еще что, — не слушая собеседника, продолжил я. — Как это принято говорить, если с головы твоей пленницы упадет хоть один волос, я с тебя самого скальп сниму. Жди, скоро увидимся! — и я отключил мобильник.

Наташа рывком стащила с меня брюки и бросила их в угол комнаты, туда, где уже валялась моя рубашка.

— Что они хотели? — спросила она.

Я до самого подбородка натянул на себя одеяло.

— Сказали, если мы в милицию сообщим, они Элке голову отрежут.

Девушка присела на краешек кровати и взглянула на меня своими странными глазами.

— Что теперь делать?

Я и сам бы хотел знать, что дальше делать. Я, конечно, приврал, когда говорил здоровяку, что скоро увидимся. Я понятия не имел, где искать парней, да и нужно ли мне их искать. Моя совесть чиста. Для спасения Элки я сделал все что мог, так что могу сложить с себя обязанности сыщика, и никто меня ни в чем не упрекнет. Однако сейчас я настолько обессилел, что мне не хотелось ни о чем ни думать, ни говорить. Я запрокинул голову, взглянул на небольшое окно. На улице было уже темно.