Кронштадт - Евгений Войскунский

Кронштадт вбирал в себя отступающие силы флота, сжимался, как стальная пружина.

Как когда-то в грозном восемнадцатом, так и теперь, в грозном сорок первом, балтийцы уходили воевать на сухопутье. Из личного состава кораблей, частей береговой обороны и учебных отрядов Балтфлот формировал бригады морской пехоты. Не успевая привыкнуть к странному для уха сочетанию слов «море» и «пехота», наскоро пройдя сухопутное обучение, а то и не пройдя его за недостатком времени вовсе, моряки вступали в бой. Черные бушлаты затыкали самые опасные дыры на стыках поредевших армейских частей, вгрызались в землю, стояли насмерть — до последней гранаты и патрона.

1-я отдельная бригада морской пехоты под командованием полковника Парафило сражалась под Таллином на самых горячих рубежах — на Нарвском шоссе, на реке Пирита. Уцелевшие бойцы и командиры 29 августа прибыли в Кронштадт, а уже спустя несколько дней бригада, пополненная двумя батальонами курсантов военно-морских училищ, была срочно переброшена под Красное Село и с ходу вступила в бой. Сдерживая наступление противника, выбивая его танки и живую силу, бригада и сама несла тяжелые потери на трудном пути своего отступления к Петергофу.

2-я бригада морпехоты действовала в направлении Веймарн — Котлы — Копорье. С середины августа до середины сентября — весь критический для Ленинграда месяц — дрались морские пехотинцы на развилках лесных дорог, на узловых станциях, лихими контратаками не только задерживая противника, но и оттягивая на себя часть его сил с главного направления. «Черные дьяволы» — так прозвали их немцы — вселяли в противника страх. Тройное превосходство сил требовалось, чтобы заставить отступить морскую пехоту. Несколько суток удерживала бригада горящие Котлы, неделю держала Копорье, стойкостью своей обеспечивая обескровленным частям 8-й армии отход на рубеж реки Воронка. Здесь, на Воронке, в пределах досягаемости огня береговой артиллерии, фортов и Ижорского укрепленного сектора, 2-я и 5-я бригады морпехоты помогли войскам 8-й армии остановить врага. Это было 7 сентября.

А 9 сентября противник, прорвав фронт 42-й армии в направлении Красное Село — Урицк, начал штурм Ленинграда. Сражение достигло высшей критической точки. 10 сентября пали Константиновка и Сосновка, 12 сентября — Красное Село. Тут истекали кровью 5-я и 6-я дивизии народного ополчения, 1-я бригада морпехоты. Под Урицк был брошен последний резерв фронта, последний заслон. Флот поддерживал сухопутные части мощным огнем. В траншеях, на наблюдательных пунктах появились командиры в морских кителях и флотские радисты: береговая оборона Балтфлота, а затем и корабли — линкоры и крейсера — выслали корректировочные посты. Заговорили форты — южные, северные и литерные. Окутались пороховым дымом батареи Кронштадтского укрепленного сектора. Орудия, давным-давно установленные для отражения морского противника с западного и северного направлений, разворачивались теперь на 180 градусов для стрельбы по Южному берегу. Корабли вышли из кронштадтских гаваней и занимали позиции в Морском канале, против Петергофа, на Восточном рейде. Триста шестьдесят стволов корабельной и береговой артиллерии Балтфлота калибром от ста до четырехсот шести миллиметров поставили огневой вал, нарастающий по мере приближения врага. С каждой стрельбой на орудиях уменьшался угол возвышения и даже — чего еще никогда не бывало — шел на снижение: все ближе подступал противник.

Весь день 15 сентября четыре немецких дивизии, неся большие потери, остервенело рвались к берегу Финского залива. Утром 16 сентября противник, захватив Урицк и Петергоф, прорвался к побережью между Урицком и Стрельной. Так была отрезана под Ораниенбаумом 8-я армия и образовался напротив Кронштадта пятачок Ораниенбаумского плацдарма.

Весь этот критический день на побережье гремело сражение, противник гнал к Стрельне танковую и моторизованную дивизии из резерва — вместе с четырьмя стрелковыми они должны были по плану фельдмаршала фон Лееба не позднее 17 сентября ворваться в Ленинград. Всего двенадцать километров отделяло немцев от центра города…

Линейный корабль «Марат» стоял в Морском канале, в акватории Ленинградского торгового порта. Все четыре башни линкора — главный калибр — были развернуты в сторону Южного берега. Двенадцать могучих стволов, предназначенных для морского боя, били по суше. Выброшенные из них в громе и пламени двенадцатидюймовые снаряды, каждый весом почти в полтонны, обрушивались на батареи и живую силу противника у горящего Урицка, у подножия Пулковских высот. Корректировочный пост, высаженный на берег, давал все новые и новые цели по заявкам пехоты. Немцы пытались подавить губительный огонь «Марата». Вокруг линкора рвались снаряды, были попадания: 14 сентября снаряд угодил в трубу, другой — в люк жилой палубы, 15-го — три попадания в бронированный борт…

Шестнадцатого еще усилился тяжкий рев маратовских орудий. Во всех четырех башнях комендоры находились безвылазно, сюда приносили им еду и чай. Перерывы между стрельбами все более сокращались.

Только что отстрелялись в первой башне. В ожидании новых команд стояли по местам, полуоглохшие от непривычно длительной стрельбы, молчаливые, настороженные. В погребе, находящемся глубоко под башней, уши у артиллеристов не закладывало так, как наверху, в боевом отделении. Сюда, в бронированную коробку, набитую боезапасом, звуки боя доходили приглушенными. В свете ламп, забранных металлическими сетками, поблескивали смазкой ровные ряды снарядов в ларях.

Старшина первой статьи Непряхин, командир погреба, прислонился спиной к ларю, скрестил на груди длинные руки. Гаврики — так он называл свою команду — отдыхали после работы. Саша Коротков грудью налег на бортик лотка — стального корытца для снарядов. Первогодки — шустрый трепливый Погожев и добродушный силач Ваня Долинин, льняная голова, — о чем-то тихо переговаривались. Все они были в парусиновых робах с черными номерами на груди. Перчаток брезентовых никто не снимал.

— Старшина, — сказал Погожев, сбив бескозырку на затылок, — пора бы нас с Долининым комендорами провести. Сколько можно ходить в строевых?

— Точно, — поддакнул Долинин. — Схему подачи изучили? Изучили.

— Подачи, — передразнил Непряхин окающий говорок Долинина. — Салажата, года еще не служите.

— Полста литров компота не выпили, — вставил Коротков, кривя заячью свою губу.

Он-то был штатный комендор. Кроме того, он всегда Непряхину подыгрывал.

— Будете, будете комендорами, ребятки, — сказал Непряхин. — Я уже командиру башни доложил, что созрели вы, как огурец на грядке. В первом же приказе по бэ-че проведут вас в комендоры.

В динамике трансляции крякнуло.

— В погребе! — раздался высокий голос командира башни. — Подать боезапас!

— Есть подать боезапас! — отрепетовал Непряхин в раструб переговорной трубы.

И пошло́! Долинин закатил стальную тушу снаряда со стеллажа на подвижную тележку — кокор и включил рубильник. Взвыл мотор лебедки, кокор пошел вверх, до промежуточного лотка, оттуда Погожев отправил снаряд на опрокидывающий лоток и дальше — на подвижные питатели. Отсюда снаряд плавно лег на вращающуюся платформу, и Коротков перегрузил его на зарядник. Так же — и следующие два. Нижняя схема загружена. Непряхин, проверив, положены ли к снарядам полузаряды — холщовые длинные мешочки с порохом, — дает зарядникам ход наверх, и они уносят боезапас в перегрузочное отделение, откуда он подается в боевое отделение, к орудиям. А нижние зарядники тем временем опускаются в погреб для новой загрузки. Так дело и идет. На подачу двенадцать секунд. Как учили.