Лунный нетопырь - Ольга Ларионова

Она запрокинула голову, пытаясь отыскать хотя бы смутный намек на искристый туман, который порой оказывался таким фантасмагорическим, хотя и бесполезным подсказчиком, и вдруг обнаружила, что тучи редели, истончаясь прямо на глазах, и вот уже в просвете между ними показалось бледное молочно-голубое небо.

Впервые за все время, проведенное на дождливой Свахе… И тут словно белая ледяная молния мелькнула перед глазами: все время, проведенное на Свахе!

Лазурное оконце так и притягивало, так и звало окунуться в его бездонную голубизну, за которой крылась привычная чернота Пространства. Как же раньше это не пришло ей в голову? Ведь там, невидимые на дневном небе, совсем близенько плывут еще Невеста и Жених, такие мерцающие и притягательные, какими она год назад видела их, примериваясь к первой посадке на Сваху. Жених действительно был недопустимо близок к Сороку, на такие планеты не высаживались даже самые безрассудные сорвиголовы. Но Невеста — другое дело, на нее один раз спустились Юрг с Эрмом; правда, оба тогда даже не вышли из кораблика, как потом объясняли — боялись изжариться. Кустики чахлые наблюли с серебряными листьями, колючий лишайник. И все. У командора был с собой какой-то земной амулет — глянув на него, Юрг категорически заявил, что под таким излучением никакая разумная жизнь не возможна. С тем они и убыли, чтобы прочно и надолго обосноваться на Свахе.

Но там, где невозможна земная жизнь…

— Сорк, Флейж, приглядитесь к этим курганам повнимательнее, а я здесь (хм, здесь!) кое-что разведаю. Небо проясняется, так что я поднимусь повыше над горами, погляжу, нет ли еще такой же долины. Если что — я в кораблике, пошлете туда голос.

И она была в кораблике. Только теперь кораблик висел не над каменистыми склонами прохладной Свахи, а над нестерпимо прожаренными пустынями лучезарной Невесты.

И у мужа не спросясь?

Вот именно. Захотела — и полетела. Потому что такова ее королевская воля.

С поднебесной высоты было нетрудно различить, что бесконечное выжженное плоскогорье, рыжее, как лисья шкура, полого сбегало в обе стороны от подножья экваториального хребта и широким безжизненным кольцом опоясывало всю планету. Здесь садиться было бессмысленно, хотя ее звездный эрл, возможно, и допустил именно такую ошибку, считая, что только при свете дня он сможет здесь во всем разобраться. Она уверенно направила свой кораблик вниз, минуя мрачные изломы хребта, оттененные аспидными провалами ущелий, и нацеливаясь на невообразимо громадную пестрокрапчатую шапку, укрывавшую макушку Невесты. Загадочные, сверкающие, точно рыбья чешуя под ослепительным солнцем островки среди тусклых черных, рыжих и шоколадных пятен — не было ли это озерцами соленой воды?

Ей пришлось спуститься еще ниже, и тогда она поняла, что ошиблась: под ней были скалы, небольшие, торчащие поодиночке, точно чудом уцелевшие башни разрушенных замков, сходство с которыми подчеркивали их плоские верхушки. Об открытой воде в таком пекле, естественно, и речи не могло быть, а вот громадные, отсвечивающие на солнце купола, слишком крупные, чтобы состоять из слюды или металла, вызывали острое любопытство. Но опыт подсказывал ей, что садиться на солнечной стороне немыслимо — носа из кораблика не высунешь.

Ей пришлось переместиться в предутреннюю тень, инстинктивно стараясь держаться подальше от устрашающих размеров луны, а потом еще изрядно покружить над скальным хаосом, прежде чем она смогла выбрать, наконец, пятачок, еще не тронутый восходящим солнцем, куда можно было опустить свой кораблик.

Не выходя наружу, она сквозь прозрачные стенки жадно разглядывала новый для нее мир: разгорающийся восход озарил его тем сиреневато-розовым свечением, которым наполняется небо в краткие минуты между закатом луны и явлением дневного светила. И этим минутам нельзя доверять, потому что они заставляют видеть незнакомый мир беспредельно прекрасным, каковым он на самом деле быть, естественно, не может.

Она стряхнула с себя рассветное очарование, возвращаясь к роли опытной звездной разведчицы. Первейшее правило уже выполнено: высаживаться на незнакомую планету в той полосе, где царит предрассветная тишь, и гипотетические представители местной фауны не изготовились еще к дневной охоте. Впрочем, у нее не было надежды на встречу с каким-нибудь достойным плотоядным противником, а жаль: закон, запрешающий охоту в диких лесах Игуаны, установленный кем-то из слабонервных королей Первозданных островов, заставлял ее тихонечко вздыхать по лихим набегам на королевские охотничьи угодья, которые она совершала в беспечной своей юности вместе с младшими братьями. Но ведь кто-то, хотя бы крошечные букашки, могли здесь обитать? А, была не была!

Прозрачный люк, повинуясь мысленному приказу, беззвучно раскрылся. Струя жаркого сухого воздуха коснулась лица принцессы, точно здешний мир лизнул ее доброжелательным невидимым языком. Ну и как после такого приветствия было не вылезти наружу?

Она это и сделала, торопливо убеждая себя, что — только на минуточку.

Люк, тихонечко причмокнув, послушно замкнулся за спиной — в случае опасности он уже не понадобится: в любой момент она может очутиться внутри кораблика, недосягаемая для любой надвигающейся беды. Теперь, ступив наконец на незыблемую каменистую почву, она прямо перед собой увидела то, что сверху принимала сначала за озеро, потом за слюдяную поверхность загадочного купола; теперь же стало очевидно, что это просто небольшая гора, пожалуй, чуть повыше, чем Асмуров замок. Кажущаяся сверху ровность еще не освещенной солнцем серебристой пелены, устилавшей округлый холм, тоже оказалась обманчивой: это была очень крупная, жесткая листва, принадлежавшая раскидистым деревьям, вздымавшимся на высоту полета пущенной вверх стрелы.

Оазис. Живая роща, непонятно за счет чего уцелевшая в этой каменной пустыне. И не совсем обычная роща: странным образом все листья были повернуты ребром к небу, словно для того, чтобы пропускать сквозь свою кольчужную сетку свет оседающей за горизонт гигантской луны.

И уж совсем таинственным было призрачное зеленоватое свечение, теплившееся в подлиственнои глубине.

Бесшумно ступая, она приблизилась вплотную к свисающему до самой земли щетинистому лиственному пологу. Осторожно протянула руку в боевой перчатке. Торчавшие ребром, точно изготовившиеся для режущего удара, серебристые листья царапнули по рукаву жавровой куртки, издав тот нестерпимый для слуха скрежещущий звук, словно она задела ножом по стеклу. Она отпрянула и на всякий случай включила фонарик — и тотчас же там, где высветился желтый кружок, все листья начали с мертвенным скрежетом медленно обращаться к свету своей глянцевитой поверхностью, образуя непроницаемую броню.

Она почесала нос, прикидывая, есть ли у нее еще немного времени на то, чтобы попытаться проникнуть под этот панцирный полог — и замерла: из глубины древесного массива до нее донеслась несомненная звериная возня: шелест, причмокивание, затяжные вздохи, похожие на зевки; эти звуки она распознала безошибочно — так громадная кошка, пробудясь после сладкого сытого сна, вылизывает себе лоснящуюся шерсть. Еще не зная, отступать ей или приготовиться к долгожданной охоте, мона Сэниа осторожно достала десинтор и перевела его на ближний бой. Однако презентовать мужу такой охотничий трофей — это наверняка схлопотать себе очередное ограничение полетов. Уж лучше ретироваться подобру-поздорову, и поискать живность помельче и желательно — где-нибудь подальше отсюда.