Его запрет - Лана Легкая

— Не так и плохо все было.

— Не скажи. Я вот считал, что ничего хуже со мной в жизни не может случиться. Когда остальные катали свои задницы на спортивных авто, вливали в себя литрами алкоголь и трахали все, что двигалось, я мотал портянки.

— Ты потише в выражениях, сестра может нас услышать.

— Думаешь, она не знает таких слов?

— Это не значит, что она должна слышать их и дома, — отрезает Марк. — Дом — это дом, — философски изрекает.

Не каждый отец так трясется над своей дочерью, как Зверев над младшей сестрой. Она для него… все. Реально все. Как и он для Лизы. Преданные родными и миром. Я завидую упрямству и целеустремленности Марка. Мы были сопляками, когда вернулись на гражданку. Меня толкал в спину отец, а вот Марк все делал по собственной инициативе. Видел малейшую возможности и хватался за нее. Он выгрызал себе место под солнцем. Да, не без моих связей, вернее, связей моей семьи. Но ведь мог пойти по легкой дорожке. Заработать первые деньги, почувствовать кураж и феерично все просрать. Как делает это процентов восемьдесят. А он только усерднее продолжил пахать.

— Извини. Я думал, мы одни.

Марк толкает меня в плечо, мол, все нормально, разливает еще по порции алкоголя.

— Лиз, — кричит нетерпеливо.

— Две минуты, — слышу ее голос.

В гостиную она входит с недовольным лицом. Не смотрит на меня, только кивком отвечает на мое: «Привет, Ляль». Выставляет перед нами мясную нарезку, сыр, овощи, хлеб.

— И что за праздник сегодня? — спрашивает, упирая пустой поднос в бедро и отставляя одну ногу. Не скрывает своего неодобрения. Мне хочется поддеть ее, напомнить про вечер у подруги. Но это наша тайна.

— Есть повод, — просто отвечает Марк.

— Ну, конечно, — Лиза замечает заключение об отцовстве. Трудно не обратить внимание на развернутый лист со множеством мелких цифр и яркими печатями. Берет бумагу свободной рукой, вчитывается, бросает в мою сторону мимолетный взгляд. — Извини, — говорит, возвращая заключение на место. — Я не подумала, что это может быть личным.

Топ, юбчонка. Любая другая смотрелась бы в этом шалавой, но Лизке идет. А в сочетании с белыми носочками в голове сразу вспыхивает фантазия о невинной первокурснице и профессоре, что научит ее плохому. Очень плохому.

— Ты иди, — говорит Марк. — Дальше мы сами.

— Надеюсь, сам ты завтра и встанешь, — припечатывает и уходит, вызывая у нас смех.

Вот есть в ней что-то… Что-то нереальное… Кукольное, что ли. Она как не из нашего мира.

Определенно не из нашего…

Там бы ее давно испортили. Превратили в одну из множества. Замарали. Ей нельзя в него попадать.

Мы с Марком не оправдываем Лизины ожидания — расходимся ровно в полночь и почти трезвые. Даже не знаю, как так вышло, накидывались активно. Утром встаю без проблем и, кажется, первым. В доме гробовая тишина.

— Я думал, ты еще спишь, — говорю в свое оправдание, застав Лизу на кухне за приготовлением завтрака.

— А я надеялась, что ты поедешь к себе, — огрызается она.

— Не выспалась? — я оттесняю ее плечом от кофемашины.

— Выспалась. И вообще-то я собиралась сварить себе кофе.

— Я сварю, — отвечаю, доставая вторую кружку.

— Не перетрудишься нажать кнопку? — фыркает, нарезая хлеб.

— А ты что такая дерзкая, Ляль? — поддеваю я.

Она моментально вспыхивает, поворачивается ко мне лицом. В одной руке зажат нож, другая — сжата в кулак.

— Я нормальная!

— Ну да… — я отвожу в сторону направленный на меня нож. — Яичницу пожаришь?

— Я не ем с утра жареное.

— А что ешь? — забираю приготовленный кофе, подставляю вторую кружку.

Лиза шумно выдыхает.

— Слав, что тебе от меня нужно? — откладывает нож, отряхивает руки. — Хорошее настроение с утра?

А действительно, что мне от нее нужно?..

— Да ничего, не жалуюсь. И я соскучился, Ляль, — говорю совершенно искренне. Сам только понял сейчас, как ее не хватало.

Она теряется, краснеет.

— Я по тебе не скучала, — говорит холодно.

Вижу же, что врет. И меня это задевает. Признаться, то, с каким восторгом Лялька на меня всегда смотрела, льстило. Я подхожу к ней ближе, со спины, упираюсь руками в столешницу, отрезая путь для отступления.

— А я говорил, что подростковая любовь быстро проходит, — шепчу на ухо. Вот зачем я это делаю?

Она не двигается, задерживает дыхание. Мне бы отойти. Если Марк вот так застанет нас, он раскроит мне лицо похлеще, чем за Аньку когда-то.

— А что ты вообще знаешь о любви? — спрашивает Лиза шепотом.

— Ты не первая, кто задает мне этот вопрос, — хмыкаю я. — Совсем недавно о том же спрашивала Марина.

— Да пошел ты! — она резко разворачивается, зло толкает меня в грудь.

— Куда? — спрашиваю я, отшатываясь.

Лиза морщит носик, хлопает ресницами — на грани слез.

— Куда подальше, Сизов. И чем дальше, тем лучше. Чтобы не видеть тебя. Чтоб не мучиться. Чтоб голоса твоего не слышать, — договаривает хрипло. А я делаю то, чего не следовало. Хватаю Лизу за острый подбородок и прижимаюсь своими губами к ее.

— М-м-м, — Лиза уворачивается от поцелуя, а меня это злит и заводит еще больше.

Теперь хочется, чтобы сама просила, чтобы поцеловала в ответ. И не так по-детски, а по-настоящему. Хочу ощутить ее вкус. Втягиваю мягкие губы и кайфую. По всему телу пробегает дрожь. Кажется, я поторопился с выводами, что алкоголь уже выветрился из крови. Меня ведет. Она больше не сопротивляется, обнимает меня за шею, прижимается всем телом. Приоткрывает ротик. Вкусная, пиздец просто, и жадная… Пытается перехватить инициативу. Где же ты, робкая Ляля?

Если бы не хлопок входной двери, я бы не остановился… Лиза тоже его слышит, отпрыгивает от меня, стирает тыльной стороной ладони влагу со своих губ, поправляет топ. В ее глазах ужас. Щеки пылают. Дыхание частит.

Ирина входит на кухню, здоровается вежливо. Но я замечаю, как женщина сбивается с шага, искоса смотрит на нас. Мне приходится прятать стояк за столом — присесть и потягивать кофе. Если я выгляжу вполне непринужденно, то Лиза выдает себя.

— Ой, — роняет чайную ложку, быстро поднимает ее, сдувает невидимые соринки. — Какая-то женщина придет, — хихикает нервно. — Забыла постучать, — склоняется к полу и трижды звякает о камень.

Ирина улыбается, вспоминает, что забыла взять из кармана пальто телефон, и тактично оставляет нас одних. Чувство неловкости только возрастает. Лиза не выдерживает, сдается первой.

— Мне пора собираться на учебу, — говорит, ни разу не взглянув на меня.

— Я подвезу тебя.

— Хорошо.

Я вижу улыбку на раскрасневшихся губах.

С-с-сука… это же точка невозврата! Я ведь больше не смогу сказать ей,