Сердце из нежного льда - Светлана Лубенец

– Знаешь, а мы можем взять твою девушку с собой на выставку! – еще тоньше улыбнулась Алла.

– Вот еще новости! – Игорек со звоном бросил на столик нож. – Это ж все равно что в Тулу – со своим самоваром. Да… она… честно говоря… и не любит японское искусство. Пойдемте вдвоем! – и он посмотрел на Аллу таким затуманившимся взором, что ей даже стало его немножко жалко, и она неопределенно пожала плечами.

После шести на маленькой эстрадке действительно заиграли музыканты. Дождавшись тягучей медленной мелодии, Игорек пригласил Аллу на танец. Все тело его вибрировало. Она чувствовала, что он желал ее так, как еще никого в своей юной жизни. Ей ничего не стоило заманить его к себе в постель, но она хотела помучить. И так помучить, чтобы он помнил это потом всю оставшуюся жизнь! Кроме того, сейчас он был несколько пьян, а ей хотелось, чтобы он мечтал о ней в трезвом виде и здравой памяти. Исходя из этого, Алла не позволила ему вплотную прижаться к ней и отстранилась, когда он пытался запечатлеть на ее шее что-то вроде поцелуя.

К Аллиному дому они ехали на метро, стоя друг против друга у темных стеклянных дверей электрички. Игорек смотрел на нее восхищенными глазами и предлагал встречаться и завтра, и послезавтра, и всю последующую жизнь.

– Завтра ты протрезвеешь и на все посмотришь другими глазами, – сказала ему Алла.

– У меня нет других глаз, – пьяно возразил он. – У меня только одни.

– Я старше тебя чуть ли не на двадцать лет! – усмехнулась она.

– Ерунда! – решительно отверг он этот ее довод.

– Над тобой будет смеяться весь наш институт!

– Весь институт будет мне завидовать!

Возле квартиры он опять полез с поцелуями, явно надеясь на приглашение. Алла опять резко отстранилась, бросила: «До завтра!», скрылась за дверью и на всякий случай отключила дверной звонок. Номера ее телефона Игорек не знал.

После проведенного вместе вечера в кафе «Восточная сказка» младший научный сотрудник Игорь Кравченко старался не встречаться в институтских коридорах с Аллой Константиновной Белозеровой. Он очень здорово надрался коньяком, которого ему досталась целая бутылка ввиду того, что Алла совсем не пила. Он смутно припоминал, что говорил ей, руководителю группы одного из отделов собственного института, всякие глупости и даже, кажется, отрекался от своей Наташи. Ему казалось, что он даже помнит тонкий запах, исходящий от волос и шеи Белозеровой, и от этих воспоминаний впадал в состояние тоски и полной безнадеги. Неужели он лез к ней целоваться? А может, не лез, а именно – целовался? А Белозеровой что? Она женщина свободная! И такая красивая… Такая… роскошная… Конечно, Наташке до нее далеко. Он, Игорь, точно помнит (потому что тогда еще был абсолютно трезвым), как Аллу провожали глазами абсолютно все мужчины, сидящие в кафе. На Наталью никто никогда не оборачивается, хотя она отнюдь не дурнушка. Она такая же, как сотни других девушек Питера: высокие каблучки, обтягивающие джинсики, облегающий свитерок, русые волосы чуть ниже лопаток, сверкающие мокрым блеском губы, светло-карие глаза в жгуче-антрацитовой махровой бахроме ресниц, аромат линии «Boss». А Белозерова… она другая… На ее лице мало косметики, темный костюм очень строгих и одновременно изысканных линий… А какая царственная осанка… а поступь… Наверно, все дело в них… Алла не шла между столиками кафе, не плыла… она являла себя. От нее исходили какие-то токи, магнетические волны, которые притягивали взгляды. И этот тонкий запах… Это не парфюм, это собственный ее аромат, чистый и свежий, будто ей лет шестнадцать. Кстати, а сколько Белозеровой лет? Что-то такое припоминается… Вроде бы она говорила, что старше его чуть ли не на двадцать лет… Неужели на двадцать? Не может быть… Та-а-ак… Сейчас сообразим. Говорят, что они ровесники с Башлачевым. Ему тридцать восемь. Значит, ей… Неужели и ей тридцать восемь? Это же почти сорок? Никогда не подумаешь! Она выглядит очень молодо, но не скажешь – как Наташка. Наташка – девчонка, а Алла Константиновна – леди… дама… Черт… а что, если он с ней и правда целовался? Игорь зябко повел плечами. Вспомнить бы точно! Если она позволила, то можно ли считать, что она… ну… в целом… ничего не имеет против него, Игоря… Как бы узнать? Надо изобрести какой-нибудь повод, чтобы спросить ее об этом эдак завуалированно, полунамеком… ну… чтобы не оказаться в дураках, если ничего между ними не было. Но если было… то можно и еще… Игорь захлебнулся восторгом предположения, нерасчетливо двинул локтем и сбил на пол портрет Наташи. С ужасом заглянув под стол, он увидел, что стекло разбилось на множество мелких кусочков и даже коричневая с золотом рамочка развалилась пополам. Он быстренько собрал осколки с обломками, поймав при этом несколько сочувственных взглядов сослуживцев, и сунул бедную Наташу в стол. Наташа… А что Наташа? Куда она денется? Влюблена как кошка! Прямо надоела со своей любовью! Самка! Только о поцелуях и думает, и ревнует без всякой причины к кому ни попадя. А он, между прочим, мужчина! И имеет право отдохнуть от ее любовного экстаза! У него и других дел по горло! И другие женщины у него тоже могут быть! Да что там могут! Они просто обязаны быть! В конце концов, ему уже двадцать пятый год, и надо набираться опыта во всех областях и направлениях. Одни женщины могут быть для души, другие – для тела, а третьи… такие, как Алла Константиновна Белозерова, для всего…

Он уже намеревался представить Аллу Константиновну в своих объятиях и даже поудобнее уселся для этого на стуле, когда в отдел ворвался босс – Петр Николаевич Башлачев и возвратил его из заоблачных мечтаний на рабочее место к недописанному отчету.

– Игорь, – деловым тоном обратился он к Кравченко, – доставай ту папку… ну со схемой и твоими соображениями по замене комплектующих… и быстро за мной к директору… на ковер!

Когда Игорь вслед за Башлачевым вошел в кабинет директора института, там уже сидела Алла Белозерова, изящно откинувшись на спинку кресла и элегантно закинув ногу на ногу. Она была в темно-синем брючном костюме и бледно-голубой блузке. Игорь Кравченко почувствовал, как пол кабинета, застланный бежевым паласом, уходит у него из-под ног, и поспешил плюхнуться в кресло, стоящее как можно дальше от Белозеровой. Башлачев еле вытащил из его судорогой сведенных рук папку и положил на стол директора.

– Вот, – сказал Петр Николаевич, – это то, что я вам в общих чертах уже докладывал. Парень – чертовски талантлив! – Башлачев повернул лицо к Кравченко и заговорщицки ему подмигнул.

Директор, скептически покачав головой, начал проглядывать листы, отпечатанные на принтере и испещренные пометками, сделанными угловатым почерком Кравченко.

Прошло не менее пятнадцати минут, за которые Игорь успел два раза вспотеть и столько же раз замерзнуть до жуткого холода в желудке. На Белозерову он старался не смотреть. Башлачев на Аллу тоже не смотрел. Он сидел в глубоком кресле, уперев недвижимый взгляд в картину над головой директора. На ней был изображен один из рекламно-открыточных видов Петербурга с Петропавловской крепостью, и Петр Николаевич вдруг некстати подумал, что почему-то никогда не удостаивал ее своим посещением. Зря, наверно. Все-таки символ родного города.