Хамелеон. Похождения литературных негодяев - Павел Антонинович Стеллиферовский

академии введены люди нечестные и безграмотные, отбросившие нашу биологию на десятилетия назад. Кто-то от испуга, а кто-то под нажимом отрекся от своих идей. Конечно, были и те, кто не сдался, но их судьбы оказались поломанными.

Ну, а Юрий Жданов, который вывел несогласных на площадь и вдохнул в них надежды на перемены? 10 июля 1948 года – видимо, сразу же после встречи Лысенко со Сталиным или в преддверии ее – он написал «первому» покаянное письмо. Текст был опубликован в газете «Правда» рядом с торжествующим докладом «народного академика» на печально известной августовской сессии академии сельскохозяйственных наук, где Лысенко буквально разгромил политическими средствами своих научных оппонентов.

То, что говорилось в письме Жданова-младшего, как нетрудно догадаться, полностью не совпало с его апрельской речью: «Выступив на семинаре лекторов с докладом о спорных вопросах современного дарвинизма, я безусловно совершил целый ряд серьезных ошибок… Ошибкой была моя и публичная критика академика Лысенко… Я, будучи предан всей душой мичуринскому учению, критиковал Лысенко не за то, что он мичуринец, а за то, что он недостаточно развивает мичуринское учение. Однако форма критики была избрана неправильно. Поэтому от такой критики объективно мичуринцы проигрывали, а мендельянцы-морганисты выигрывали…»

А дальше – почти по-глумовски: «Считаю своим долгом заверить Вас, товарищ Сталин, и в Вашем лице ЦК ВКП (б), что я был и остаюсь страстным мичуринцем. Ошибки мои проистекают из того, что я недостаточно разобрался в истории вопроса, неправильно построил фронт борьбы за мичуринское учение. Все это из-за неопытности и незрелости. Делом исправлю ошибки». «Я глуп», – заявлял и Глумов, рассчитывая на «отцовское» покровительство.

Вот какой кульбит, совсем в духе наших литературных персонажей, совершил молодой и перспективный товарищ. Что ж, раз признался в своей «ошибке», как велели, – значит, толк будет. Ведь не чужой. Погорячился – получил по заслугам. Отошел в сторону от «генеральной линии» – выпорот публично. Но ведь покаялся и пообещал. Надо простить: всего 29 лет вольнодумцу. «Нам такие люди нужны»!

Свои кульбиты, получив в очередной раз мощнейшую поддержку, продолжил и Лысенко. Он, как Чичиков, торговал «мертвыми душами» и после смерти Сталина, вновь уловив ситуацию и наобещав золотые горы новому руководству страны. Уже многие здравомыслящие ученые разных специальностей фактически объединились в борьбе против академического Фиглярина, а он, бессмертный Ибикус, продолжал свое черное дело.

Не хочется тратить ваши и свои, уважаемый читатель, силы и время на описание всех замечательных похождений «бронзового» Трофима Денисовича. В Википедии приведены исследования отечественных и зарубежных историков науки, в которых на ярких примерах с огромным количеством доказательств и ссылок описаны все его подвиги. Еще только три свидетельства того, что явление это живо и общественно опасно.

Первое. Во Франции есть «Премия Лысенко». Она, как сказано в положении, вручается «автору или лицу, которые своими произведениями или деятельностью внесли образцовый вклад в дезинформирование в области науки или истории, используя идеологические методы и аргументы».

Второе. Как-то Трофим Денисович в разговоре сам сформулировал свою жизненную позицию, хотя при сочинении «научных» трудов практически всегда пользовался услугами борзописцев-глумовых: «Для того, чтобы получить определенный результат, нужно хотеть получить именно этот результат; если вы хотите получить определенный результат, вы его получите… Мне нужны только такие люди, которые получали бы то, что мне надо».

И третье. В повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу» есть персонаж – профессор Амвросий Выбегалло. Вот что говорил о нем один из соавторов: «Профессор Выбегалло списан со знаменитого некогда академика Лысенко, который всю отечественную биологию поставил на карачки, тридцать с лишним лет занимался глупостями и при этом не только развалил всю нашу биологическую науку, но еще вытоптал все окрест, уничтожив (физически, с помощью НКВД) всех лучших генетиков, начиная с Вавилова. Наш Выбегалло точно такой же демагог, невежда и хам, но до своего прототипа ему далеко-о-о!».

Под флагом благонамеренности

Молчалины блаженствуют на свете.

А. Грибоедов

О, счастливые, о, стократ блаженные Молчалины! Они бесшумно, не торопясь переползают из одного периода истории в другой… Молчалины многочисленное племя, рассеянное по лицу вселенной, – ни в чем не замечены… Ни в чем не замечен – это значит: послушлив, благонадежен, исполнителен и, стало быть, может быть пристроен к какому угодно делу… Быть Молчалиным, укрываться в серой массе «и других» – это целая эпопея блаженства! Тут все: и цертификат местного квартала о благонадежности, и свобода от приговоров истории и потомства.

М. Салтыков-Щедрин

Несколько сказок, «История одного города» – вот, пожалуй, и все, что выделяет сегодня обязательная школьная программа из творчества М. Салтыкова-Щедрина.

Но нам-то сам Бог велит перечитать одного из самых смелых и загадочных русских писателей. Сатирик вывел на подмостки литературы легионы разномастных негодяев, среди которых множество наших старых знакомых. Не повидавшись с ними, повзрослевшими и устоявшимися, мы не можем двигаться дальше.

В борениях с антигероями своей эпохи – «времени громадной душевной боли» – Салтыков-Щедрин выступал от имени и по поручению многих поколений русских литераторов. Внимательнейший читатель классики, он не только сердцем и умом воспринял ее духовные традиции, но и блестяще применил грозное оружие отечественной сатиры против недобитых и новорожденных осквернителей родной земли.

В его произведениях, кроме оригинальных типов и типчиков, вроде разноперых глуповцев и помпадуров, ташкентцев и пошехонцев, живут фонвизинский недоросль и действующие лица «Горя от ума», Чичиков и Глумов, знаменитый Иван Антонович Расплюев из пьес Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» и «Смерть Тарелкина» и многие гоголевские персонажи. Все смешалось. Собственно щедринский Балалайкин оказывается побочным сыном грибоедовского Репетилова, Молчалин называет своих детей Павлом и Софьей в честь Фамусова и его дочери, а Чичиков опять выходит «злодеем» и «продувной бестией», обманув на сей раз Фамусова и Молчалина.

Давая новую жизнь этим лицам, Щедрин в первую очередь напоминает читателям, что явления, их породившие и классиками описанные, еще существуют. И развиваются, приобретая такие черты, о которых не могли подозревать раньше. Значит, надо помочь современникам вновь с ними разобраться. Сделать это можно, прибегнув к известным именам, ставшим уже нарицательными. Надо довести характеры до завершения, выявив все до донышка.

И, конечно, предупредить об опасности, иначе явления и их выразители, опять приспособившись, снова «переползут из одного периода истории в другой».

Вот, к примеру, Глумов, рассказ о похождениях которого мы только что завершили. Нравственный урок, данный Островским читателям и зрителям, весьма красноречив. Чуть раньше в пьесе «Доходное место» Жадов, оказавшийся в трудной жизненной ситуации, во многом схожей с