Научите меня любить - Вера Колочкова

– Это у тебя война, да? – тихо, почти заискивающе спросила Катя, замерев в холоде его взгляда.

– Не, не война… – прошелестел он виновато и, как показалось Кате, немного испуганно. – А что, разве войну надо рисовать? Анна Архиповна сказала – рисуйте что хотите…

– Нет-нет, извини, все правильно… Просто я подумала – отчего это у тебя взрывы такие черные получаются?

– Не, это не взрывы.

– А что это?

– Да это так… Это ничего. Это просто ночь такая.

– Ночь?!

– Ну да… Ночью же темно и ветер дует… Это у меня ветер…

– М-м-м… Ветер, значит… А как тебя зовут?

– Алеша Вяткин.

– Хорошо, Алеша. Молодец. Извини, что отвлекла.

Он опять поднял глаза, и внутри у нее будто ёкнуло что-то. Или воспротивилось, может. Потому что не бывает у маленьких детей такого выражения глаз. Не выражение, а сплошное обморожение какое-то. Хотя – откуда ей знать? Здесь все дети с нелегкой судьбой. Может, и Алешу Вяткина судьба успела обморозить. А внешне, кстати, он совсем на обделенного судьбой сиротинушку не похож. Скорее на златокудрого ангелочка. Личико светлое, миловидное, все черты правильные. Очень красивый мальчик. Вот только глаза… Надо будет потом у Анны Архиповны про него спросить…

– Алеша? Вяткин? А почему вы именно этим ребенком заинтересовались? – подняла на нее кругло выщипанную бровь воспитательница, когда она обратилась к ней со своим вопросом. – По-моему, он ничего себе мальчик, спокойный такой, вежливый, воспитанный. И достаточно развитый. Видно, что им занимались раньше. Нет, с Алешей у меня проблем нет…

– Ну да. Конечно. Просто у него глаза… Они мне показались странными очень. Он что, сирота?

– Нет, Алеша у нас не сирота. Хотя знаете, в его случае уж лучше быть сиротой.

– Значит, мать алкоголичка, да? Лишение родительских прав?

– Ну, не совсем так… – замялась Анна Архиповна, глядя на нее с некоторым недоверием. – Тут в двух словах и не расскажешь. У Алеши история совсем не типичная, знаете ли. И мать у него к алкоголю не имеет никакого отношения, она вполне адекватная женщина, во всех отношениях здоровая. Она сама от него отказалась.

– В роддоме?

– Нет. Алешу всего месяц назад сюда привезли. Из Ново-Матвеева.

– А разве так можно – самой отказаться? Это же только суд может решить, имело ли место прямое уклонение от воспитания и злоупотребление родительскими правами?

– Ну да, правильно. Для лишения родительских прав нужны веские причины. Вот она и организовала эти причины – вполне осознанно, хладнокровно и артистически. И уклонение там фигурировало, и злоупотребление. В Алешином деле решение суда есть, там все зафиксировано. Все юридические формальности соблюдены, в общем.

– Нет, я все равно не понимаю… А зачем, зачем она это сделала? То есть зачем все это организовала?

– Деточка моя, да не принимай ты все так близко к сердцу! – вдруг тихо и доброжелательно проговорила воспитательница, прижимая сморщенные ладошки к груди. – Ишь, как разволновалась! Если будешь тут работать, еще и не такого насмотришься!

– Нет, Анна Архиповна, как же так… Я же понять должна! Я не могу поверить, чтобы вполне адекватная, как вы говорите, женщина… чтобы мать… сознательно организовала… Так же не бывает, Анна Архиповна! Вы же сами говорите – ребенком раньше занимались, он в развитии не отстает… И что теперь получается? Сначала мать занималась, а потом взяла и… организовала ему детдом? Это же… Это же просто абсурд какой-то, понимаете?

– А я вам еще раз повторяю – не берите в голову! Идите к себе, успокойтесь. Чаю попейте. Экая вы впечатлительная натура. Мой вам совет – не забывайте, где вы находитесь! Это же детдом, а не санаторий. Тут просто работать надо, исполнять свою прямую рабочую функцию, а жалость и чувство несправедливости – это все для телезрителей и радиослушателей оставьте. Не берите в голову!

– Да что вы мне советуете – не брать в голову! Я же психолог все-таки, я должна разобраться!

– Да какой же вы психолог, деточка, если так горячитесь? Послушайте себя: не верю, не бывает, абсурд… Вам, деточка, до настоящего детского психолога еще семь верст киселя хлебать. Настоящий психолог никогда себе подобных эмоций не позволит. И вообще… Хотите еще один мудрый совет? Вы поменьше, поменьше суетитесь с эмоциями-то. Взяли вас на работу – и радуйтесь. Маме своей спасибо скажите. В нашем городишке сейчас работу найти практически невозможно. Так что исполняйте свою прямую функцию, пишите бумажки, а в глубины не лезьте, не надо. Зря я вам эту историю рассказала… Не знала, что вы так болезненно прореагируете…

Тяжело махнув рукой, Анна Архиповна, повернувшись рыхлым телом, пошла от нее прочь по коридору. Постояв еще немного, Катя поплелась к себе в кабинет. Зайдя, дернула вверх жалюзи, открыла окно нараспашку. Ворвавшийся ветер вздыбил челку, прошелся прохладой по щекам, обдал запахами наступающей осени. Сильно захотелось поплакать, но слез отчего-то не было. Наоборот, была страшная сухость в горле. Сухость и горечь. Подняв глаза к небу и сжав горло рукой, она сглотнула с трудом, поморщилась. И впрямь, надо бы чаю выпить. И успокоиться. Права Анна Архиповна – куда она со своей впечатлительностью лезет? Что она может предложить этому малышу, Алеше Вяткину, кроме своей виноватой впечатлительности? На кусок хлеба ее не намажешь. Тут действительно надо хорошим специалистом быть, опыт иметь. А может… Может, плюнуть на все да сбежать отсюда? А что? Прийти вечером домой и стукнуть кулаком по столу – не буду я здесь работать! Не смогу! Прямо перед маминым носом и стукнуть…

Возникшая в ее воображении семейная сцена лишь вызвала грустную улыбку, да прозвучал фоном в голове насмешливый Милкин хохоток – щас, разбежалась, кулаком постучать… Еще раз вдохнув в себя порцию свежего воздуха, она отвернулась от окна, задумчиво прошлась взглядом по дверкам шкафа – где-то за одной из них она чайник видела. Действительно, очень уж чаю хочется. А чайный пакетик можно у Ларисы попросить. И потом – работать начинать надо. Вникать в методики, составлять планы занятий. Исполнять прямую рабочую функцию, в общем. А свой эмоциональный порыв остудить надо. Смешно, наверное, он отсюда, с этой стороны баррикады, выглядит. Разовое правдоискательство, не более того. Как выразилась Анна Архиповна, для телезрителей и радиослушателей.

До конца дня она из кабинета и носу не показала – сидела за столом, как пришитая, изучала доставшуюся ей в наследство документацию да вчитывалась в мелкий шрифт методичек. Ровно в шесть часов встала с места, оделась, механически закрыла дверь на ключ. Домой решила пойти дальней дорогой – захотелось осенью подышать. Подумать. Успокоиться. Вечером всегда мысли другим порядком выстраиваются. То, что днем кажется острым и практически неразрешимым, вечером сглаживается, принимает совсем другие формы.

Вечер, однако, выдался будто и не осенним. Теплый, даже слегка знойный воздух застыл в безветрии, не смея поверить легкомыслию раннего сентября. Неужто бабье лето наступило? Вот так, в один вечер? Ох уж эта осень, мокрая, капризная и в одночасье такая вдруг добродушная! Взяла и отступила на время – возьмите, люди, наслаждайтесь каждым глотком воздуха, который, как легкое вино, дурманит голову привычными летними запахами. И это ничего, что в запахе увядание уже чувствуется. Ничего. Отчаяние увядания, оно как высокая нота, как обязательное послевкусие от вина – тонкое, пронзительное и нежное. Такое нежное, что ни о чем грустном и думать не хочется – просто вдыхать, просто идти, идти без цели, бездумно и в никуда…