Оберег от испанской страсти - Дарья Донцова

Катя схватила меня за руку:

— Представляете, каким я хорошим подростком росла, если мать только об одной шалости моей рассказать может? Начни она сейчас в памяти копаться, что дурного про меня сказать? Не пила, не гуляла, по дому помогала, бабушкину избу мыла, у старушки на огороде убивалась, обновки не клянчила, подарки не требовала, слова грубого никому не вымолвила. Что плохого я в детстве-юности совершила? Ах да! Я Митрофана Анькиного спрятала. Теперь зададим тот же вопрос в адрес Ливровой. Что плохого Анна наворотила? Неприветливая бука. Если ей что-то не нравилось, она запиралась в комнате, переставала со всеми говорить, в доме палец о палец не ударяла. И ее ничегошеньки делать не заставляли. Как же! Нюша обидится, если велеть ей пол помыть! Катька шваброй протрет, вот она не гордая.

Екатерина развернулась и убежала.

— С ревностью подчас трудно справиться, — заметила я.

— Я старалась, чтобы каждой девочке любви одинаково досталось, — еле слышно произнесла хозяйка, — да, видно, всегда кто-то недоволен бывает. Супа погуще я Ане не наливала, платьев красивых не покупала. Все одинаковое родная дочь и приемные имели. Но Катя… она очень ревнивая, в детстве, не поверите, макароны в тарелках пересчитывала.

— Это как? — улыбнулась я.

— Понимаю, вам смешно, — сказала Регина, — я тоже сначала веселилась, думала: ребенок из приюта, его там обижали, скоро это пройдет. Но нет. Положу всем на ужин спагетти, Катя всхлипывает:

— Самая маленькая порция у меня.

Я ей объясняю:

— Всем дала поровну.

А она:

— Нет! Ане и Рие больше досталось.

И принимается в тарелках вилкой рыться.

— Раз, два, три… десять… Ага. У меня пятнадцать спагетти, а у Аньки семнадцать. Вечно ей все лучшее достается!

Первое время я пыталась Екатерину успокоить:

— Досталась Ане одна лишняя макаронина, и что? Ты голодная? Если да, добавку положу.

Катя губу сковородкой оттопырит:

— Я наелась. Но почему ей больше?

И до сих пор она такая. Правда, уже ужин не проверяет и не каждый день на Катерину зависть накатывает. Но частенько случается.

Регина обвела рукой кухню-столовую.

— У нас уютно, но просто. Мебель не итальянская, полы не паркетные. И в комнатах у всех нет роскоши. Однако Катя может сказать: «Моя спальня нищая, а вот у тебя…»

— И правда, — крикнула из коридора девушка, — отведи Татьяну на свою половину. У Регины Львовны богатая обстановка. Шторы парчовые, люстры хрустальные, ковры, и вся мебель, даже кухня, на ее третьем этаже в Милане куплена. Мне в барские покои без разрешения входить нельзя. У меня же нищий интерьер!

Регина протяжно вздохнула.

— Ну вот, что с ней делать? Да, я живу на самом верху, но обстановка там, как тут, шторы такие же.

— Что за история с Митрофаном, упоминание о которой так взволновало Екатерину? — спросила я.

Регина сдернула со спинки стула оренбургский платок и закуталась в него.

— Экстрасенсы бывают разные. Одни откровенные мошенники, дурят народ, им только деньги нужны. Другие тоже ничего не могут, но они искренне заблуждаются, считают, что их Господь отметил, плату берут совсем маленькую, только на прокорм себе. И у вторых порой получается человеку помочь, потому что соединяются два чувства: вера больного в могущество целителя и вера знахаря в то, что он может мертвого воскресить. Эсфирь принадлежала ко второй категории. Необычная женщина. Зимой, летом, в любую погоду босиком ходила. Ела только со своего огорода. Аня за ней хвостом вилась. Один раз девочка домой с игрушкой вернулась, с ерундовой, копеечной.

Регина замолчала, потом продолжила:

— Не стану долго говорить, сразу суть сообщу. Эсфирь сказала Ане, что она заключила в Митрофане ее жизненную силу. Если девочка заболеет, надо просто обнять бурундука, и хворь как рукой снимет. Плохое настроение, какую-то беду — все Митрофан уберет. Он Анин оберег, помощник, спаситель. Я сначала разозлилась на соседку. Разве можно такую глупость ребенку внушать? Хотела пойти к Эсфири и строго-настрого ей велеть подальше от моей дочери держаться. Потом сообразила, что Аня быстро забудет о бурундуке, а нам рядом с Фейгиной жить, да еще она вроде целительница, вдруг наведет на всех порчу, и не стала скандалить. Но мои надежды не оправдались, Анна с игрушкой не расставалась. Я только удивлялась. Начнется у девочки насморк, она ко мне с жалобами не бежит, с бурундуком разговаривает, просит его помочь, и… нет соплей. Механизм действия подарка ясен. Я окончила пединститут, знаю, что дети очень подвержены внушению. Училась Анна хорошо. Была замкнутой, но пожаловаться на ее грубость не могу. Если задам ей вопрос, дочь отвечает. Кратко. Сама первой беседу никогда не заводила. Не скандалила с приемными сестрами. И Митрофан был всегда с ней. Как-то раз — я уже спать собиралась — вбегает в комнату Аня, дрожит, плачет… Бурундук пропал! Истерика у нее. «Мама, я умру! Моя душа в Митрофане живет, а он исчез». Я ей объяснила, что этого не может быть, игрушка — просто кусок плюша, набитый синтепоном, но Аня упала в обморок. «Скорая» ее кое-как в чувство привела и в больницу увезла. Давления почти нет, тошнота, рвота, озноб, судороги. Носилки в машину задвинули, дочка прошептала: «Мамочка, найди Митрофана, иначе я умру». И опять сознания лишилась. Я с ней поехала, перед тем как в машину сесть, приказала всем игрушку искать, дом, огород, улицу перевернуть, а найти Митрофана. Часа через два Катя появилась с плюшевой дрянью. Я бурундука в руку Ани вложила, девочка очнулась, через короткое время встала. Врачи только ахали, все наладилось. А ведь недавно они мне говорили: «Делаем все что можем, но диагноз не ясен». Катя нас дома встретила, вид у нее был виноватый. У меня на душе кошки заскребли, я Степкиной допрос устроила, та призналась, что спрятала бурундука. Хотела Аню за вредность проучить, та с ней играть не желала, в домик, где жила, не пускала. Вот такая история. Не верьте, пожалуйста, россказням Екатерины про страшные преступления, которые совершила Анна. Моя дочь была не самым простым подростком, и отношения наши вконец расстроились, но она не убийца.

— Теперь про шприцы сообщи, — подала голос из коридора Катя, — если изображаешь из себя честную-пречестную, то все происходившее описывай. А не только то, что Анечку-красавицу с лучшей стороны характеризует. И не все четверки у нее были, троек хватало!

— Что же вы прячетесь? — спросила я. — Идите сюда.

Степкина вернулась в комнату.

— После побега Ани Регина Львовна решила бабушкин дом и маленькую избушку сдать москвичам на лето. Она еще не знала, что доченька родимая избу продает. Велела нам с Рианатаной порядок в ней навести. Риа мыла избенку, где Анька жила, а я основную пятистенку. Вечером сестра показала коробочку железную, вроде пенала, внутри лежали ампулы, шприцы. Я удивилась:

— Где взяла?

Риана ответила: