Маркус Вольф - Леонид Млечин

— Есть инстанции поважнее вашего Центрального комитета.

Вольф бывал у советского генерала Тюльпанова, который в Берлине занимался идеологическими вопросами. Внимательно слушал, что говорилось в узком кругу советского начальства.

Сергея Ивановича Тюльпанова в августе 1945 года назначили начальником управления пропаганды (с мая 1947 года — управление информации) Советской военной администрации в Германии. Он стал высшим начальником в сфере идеологии, но своей властью пользовался разумно. Ему поручалось вести пропагандистскую работу среди местного населения силами самих немцев и цензурировать немецкую печать и радио. Управление пропаганды насчитывало полторы тысячи сотрудников и было самой значительной структурой в СВАГ.

Хорошо образованный, выпускник Ленинградского университета, до войны заведующий кафедрой на Ленинских курсах при ЦК партии, Тюльпанов идеально подходил для этой работы. Он долго продержался на этом посту, проявив недюжинные способности выживать в межведомственных интригах.

В июне 1946 года на совещании в ЦК обсуждалась кадровая работа в Германии.

— Кто у нас там творит политику изо дня в день? — поинтересовался секретарь ЦК Алексей Александрович Кузнецов, недавно переведенный из Ленинграда.

— Военное командование, — ответил Борис Николаевич Пономарев. — Конев и Желтов.

Кузнецова ответ не устроил:

— А в ЦК эти люди просматривались? Кто-нибудь их практическую работу проверял или нет?

— Они по военной линии назначались, — пояснил Пономарев. — В Германии есть Соколовский, у него генерал-полковник Боков, а у Бокова сидит Тюльпанов.

Услышав знакомую фамилию, Кузнецов разразился недовольной тирадой:

— Тюльпанов работал начальником седьмого отдела Ленинградского фронта. Мы его выгнали за большие политические ошибки. А теперь Шикин мне расхваливает Тюльпанова. Оказывается, всю работу Тюльпанов проводит. Что Тюльпанов подсказывает, то Боков и делает. — Он обратился к Пономареву: — Вы Бокова знаете?

— Нет.

— А ваш международный отдел имеет отношение к этим делам?

— Никакого, — открестился Пономарев.

Кузнецову всё это категорически не понравилось:

— Почему бы не вызвать и не послушать военных людей? Почему бы кому-нибудь из ЦК не поехать и не посмотреть? По всем линиям ездим, а по основной линии, по вопросам идеологической работы не ездим… Это основное — политика. А потом провал — и будем руками махать: почему это произошло, кто политсоветником в Германии у Соколовского?

Кузнецов вспомнил, как к нему заходил старый знакомец и сослуживец Терентий Фомич Штыков, недавний второй секретарь Ленинградского обкома. После войны член военного совета 1-го Дальневосточного фронта генерал-полковник Штыков стал советским наместником в Пхеньяне.

— Штыков очень подробно мне докладывал, как обстоит дело в Корее, что у него за политработники, что за политсоветники, — продолжал Кузнецов. — Одного он предлагает немедленно посадить. Я ему давал установки. На днях, когда он докладывал в политбюро, мы узнали, что там положение коренным образом изменилось. Хорошо, что Штыков приехал, он посоветовался здесь, он имел возможность товарищу Сталину лично доложить, и не раз, теперь у него ясная картина, как вести себя. А в Германии? Хорошо бы вам выяснить, что это за личности, что они собой представляют — партийные работники или люди, просто знающие немецкий язык?

Алексей Александрович чувствовал себя уверенно. Сталин не только поставил его во главе управления кадров ЦК, но и поручил курировать Министерство госбезопасности.

— Я боюсь, что у нас недостаточно зрелые в политическом отношении люди сидят и разную ерунду пишут. Бывают они в ЦК? Кто им дает установки? Политуправление Красной армии? Вы военных кадров не знаете. А я знаю, что представляют собой члены военного совета, поработал с ними и знаю — на них нельзя надеяться.

Кузнецов говорил товарищам по высшему партийному руководству:

— Наша военная администрация всю работу ведет через СЕПГ, это скомпрометировало партию в глазах немецкого населения. Население видит, как много людей ходит на улицу, на которой помещается Советская военная администрация. Партия в результате потеряла свою самостоятельность. Население немецкое считает, что это не самостоятельная немецкая партия, а русская партия!

Маркус Вольф понимал, что ГДР многим обязана генералу Тюльпанову и его подчиненным. Они вернули в Восточную Германию выдающихся деятелей немецкой культуры, бежавших от нацистов. Среди офицеров Советской военной администрации нашлось немало профессиональных германистов. Они знали и любили немецкий язык и немецкую литературу. Они занимали руководящие посты в управлении информации, в отделах, занимавшихся культурой и народным образованием. Им нравилась эта служба — в отличие от многих других, командированных в поверженную Германию.

Весной 1948 года комиссия ЦК, проверявшая кадры оккупационной администрации, с удивлением отметила в отчете: «Ряд работников рассматривают пребывание в Германии как несчастье, которое может испортить весь их жизненный путь, поэтому они мало интересуются политической жизнью зоны». Нелепость ситуации состояла в том, что начальство, как сказано в документе, «взяло линию на изоляцию всех работников военной администрации от немецкого населения. Личные общения с немецкими политическими кругами, необходимые в интересах работы, прекратились, так как они рассматриваются как факты неблагонадежного поведения. Сотрудники СВА боятся и не хотят работать с немцами…»

Отдел культуры в военной администрации возглавлял подполковник Александр Львович Дымшиц, будущий доктор филологических наук, профессор, заместитель директора Института мировой литературы Академии наук. В историю отечественного литературоведения он вошел как критик, догматически отстаивавший партийные позиции. Но как высокообразованный германист, он понимал, кто есть кто в литературе, и заботился о том, чтобы как можно больше выдающихся мастеров оказалось в советской зоне оккупации и осталось в Германской Демократической Республике.

Дымшиц и другие германисты, надевшие в годы войны военную форму, уговорили переехать в Берлин классиков немецкой литературы Ханса Фалладу и Бернгарда Келлермана, который даже сотрудничал в газете «Теглихе рундшау», официальном органе Советской военной администрации. В Восточном Берлине обосновался реформатор театра и один из самых ярких драматургов XX века Бертольт Брехт.

Когда подполковник Дымшиц в марте 1949 года возвращался в Москву, Фридрих Вольф писал ему: «Позвольте мне поблагодарить вас за всё то, что за эти последние три года вы сделали для меня лично, и прежде всего для берлинцев и для прогрессивной немецкой культурной жизни. Ваше имя всегда будет связано с первыми годами труда на благо нашей немецкой культуры».

Сейчас это может показаться кому-то наивным, но выбор между Западной и Восточной Германией сразу после войны вовсе не был очевидным. Многие деятели культуры, бежавшие в свое время от нацизма, предпочли вернуться в Восточную Германию.