Карл Великий - Анна Ветлугина

Жители Ахена прониклись ожиданием великих перемен. На главной площади города король лично производил расчёты и обмеры, замышляя новый храм, равного которому не было во всём Франкском королевстве.

Наши чтения опять возобновились, но проходили они не по утрам, а после обеда. Утро король посвящал своей супруге.

Теперь процесс чтения радовал меня ещё больше — ведь читал я Аристотеля.

Карлу очень нравилась чёткость определений этого философа, его рассуждения об этике и политике. По нескольку раз я прочитывал Его Величеству учение о первоначалах всего сущего и чувствовал ни с чем не сравнимый восторг, когда мой король внимал моей любимой книге. Он даже просил меня выписывать некоторые фразы.

Помимо чтения любимыми занятиями короля были охота в близлежащих лесах и купание в источниках. На одно из таких купаний Его Величество созвал весь свой двор, точно на пир. Вода оказалась удивительно приятной — не слишком горячая и не холодная, да ещё с мелкими щекочущимися пузырьками. И все мы — огромная толпа — казались друг другу одной семьёй. В какой-то момент я оказался совсем рядом с Карлом. Он подмигнул мне:

— Римляне-то понимали, как нужно жить. Ничего, мы возродим эту великую империю! Будет у нас Град Божий. И храмы будут и колонны мраморные. Всё, как у римлян, только лучше.

Мне показалось, что сейчас самое время начать исполнять поручение моей матушки. То есть воздействовать на короля в нужную нам сторону. Я осмелился сказать:

— Но в беломраморных римских храмах должны жить римские боги. Разве не так?

Король внимательно посмотрел мне в глаза:

— Мальчик, укушенный молнией! Ты же хорошо знаешь, что на свете нет других богов, кроме одного. Зато есть люди, которые ещё не знают этого. Как мы сможем помочь им, если не будем иметь сами крепкой веры?

Мои щёки запылали от стыда. Пересилив себя, я всё-таки спросил:

— Почему же тогда вы, Ваше Величество, так охотно интересуетесь трудами нехристианских учёных — римских и греческих?

— Мы берём у них формы. И римляне, и греки умели изготовлять прекрасные сосуды, но наполнить их вином Бог повелел нам.

Он помедлил немного, словно раздумывая, стоит ли говорить это мне, но всё же сказал:

— Твой Аристотель весьма хорош. Мы обязательно воспользуемся его учением о государстве. Но его несотворимая материя и ум-перводвигатель не придут к нам на помощь в тяжёлое время. На это способен только Господь — ведь Он отдал Своего единственного сына в жертву за наши грехи.

Я не помнил, как выбрался из королевских купален и оказался в своей комнате. Из меня словно вынули стержень, держащий всё моё существо. Не так важно было то, что Карл никогда не придёт к язычеству и напрасны ожидания моих родственников и остальных членов храма Афины. Самое страшное в том, что я сам уже не смогу радоваться стройной и строгой картине аристотелевского мироздания. Король показал мне её ущербность и сделал это так убедительно! Мне негде искать духовного пристанища. Ростки христианской веры безжалостно вытоптаны матерью, в деревянную Афину, пахнущую горелым мясом, мне уже никогда не поверить. А культ Абсолютного Знания, который я возвёл в своей душе, безвозвратно рухнул, погиб, захлебнувшись в горячих ахенских источниках. Наверное, всё же, умирая, Бахкауф успел отравить их своим ядовитым хвостом!

Но, может быть, сам наш король может отравить душу сильнее Бахкауфа? Его власть над душами огромна. Я помню, как на моих глазах он силой своих речей покорил советников Карломана, сделав их своими союзниками. Да ведь и сам я счастлив служить ему, когда не задумываюсь. У него есть удивительный дар. Служа ему — служишь не человеку, но великой идее. Наверное, он сможет построить свой Град Божий. Только найдётся ли в этом Граде место для меня?

Пока король со своей юной женой наслаждался ахенскими источниками и грезил о строительстве храмов с колоннами, в северо-восточных пределах королевства случилась беда. Соседи франков, саксы, видя, что земли Карла плохо защищены, начали вторгаться то там, то тут, учиняя грабежи, пожары и убийства. Гонец, прискакавший в Ахен, поведал о страшном разорении сразу нескольких франкских деревень.

Мне довелось присутствовать при разговоре Карла с гонцом. К этому моменту я официально приступил к обязанностям переписчика и записывал за королём проекты новых капитуляриев.

— Дезидерию повезло, — сказал Карл, выслушав гонца. — В ближайшее время нам придётся заниматься саксами. Может, за это время Господь вразумит его, и он перестанет притеснять наших братьев-франков, живущих у него в Лангобардии. Сегодня же будет объявлен сбор, и первые отряды отправятся к саксонским пределам.

— Мой король, вы тоже поедете? — раздался мальчишески-резкий голос Хильдегарды. — Я хочу ехать с вами.

— Совсем Бог разум забрал. На войну она собралась! — проворчала Бертрада. — Себя бы поберегла!

— Мне как раз нужно ехать, чтобы беречь себя, — возразила Хильдегарда, — без моего короля я уж точно умру от тоски.

Возможно, Карл собирался не позволить юной супруге сопровождать его. Но после того как мать разрушила его первую семью из-за женитьбы по политическим соображениям, он старался противоречить ей во всём и немедленно отозвался:

— Действительно, к чему мужу и жене разлучаться? Разве для того мы приносили клятву «быть вместе в счастии и несчастий, в горести и в болезни»?

Подумав, он добавил:

— Вы, матушка, тоже можете сопровождать нас столь далеко, сколь посчитаете нужным.

— Хорошо, я поеду, — с плохо скрываемой досадой сказала королева-мать. — Надеюсь, ты найдёшь мне хорошую повозку, чтобы я не переломала себе костей по дороге.

Выезд запланировали на утро.

Вещей у меня было немного. Я быстро собрался и сидел, ожидая, когда меня позовут. Матушка куда-то вышла. Это меня не радовало. Сейчас скажут ехать, я с ней так и не попрощаюсь, а ведь еду-то на войну, хоть и не воином, а только чтецом и переписчиком.

Вдруг дверь нашей каморки тихо скрипнула. Вошёл дядя Хильдеберт, он же Агафокл. Лицо его выглядело довольным. Изящно, насколько позволяла полнота, он опустился на кровать рядом со мной:

— Афонсо! Ну что, мой мальчик? — он потрепал меня по щеке. Наверное, думал, что мне это приятно, как его многочисленным борзым щенкам.

— Всё хорошо, дядя, — вежливо сказал я, отодвигаясь достаточно медленно, чтобы не обидеть собеседника, но всё же достаточно далеко, ибо хотелось уберечь свои щёки и иные части тела. Странно, такого внимания никогда раньше не наблюдалось с его стороны по отношению к моей персоне.

— Афонсо, ты очень высоко вознёсся. Я так рад за тебя, — продолжал он, — но нельзя забывать... надеюсь, ты не забыл, что получил эту почётную должность благодаря стараниям членов твоей семьи?