Омикрон - Андрей Ливадный

В понимании фон Берга, ситуация складывалась не из легких. С одной стороны, он обязан сломить сопротивление остаточных сил Альянса, а с другой — ему не казалось разумным превращать в пепелище огромную терраформированную площадь материка, пригодную для жизни человека. В конце концов, сейчас не те времена — война фактически окончена, а он не адмирал Надыров, который некогда превратил цветущий Дабог в радиоактивную пустыню…

— Центр связи, дайте открытую частоту для связи с планетой, — произнес он, тем самым разрешив свои внутренние сомнения.

— Сэр, в районе космического порта зафиксировано движение. Похоже на космическую технику, выводимую из подземных ангаров.

— Понял, ждите.

— Есть канал связи.

Фон Берг переключил свой коммуникатор и произнес:

— Внимание, говорит командир крейсера Свободных Колоний капитан Дитрих фон Берг. Я обращаюсь к командованию и всему личному составу сил Земного Альянса. Ваша база демаскирована. Сообщаю, что основные силы Земного Альянса разгромлены, и на планете Элио подписан акт полной и безоговорочной капитуляции. Предлагаю сложить оружие, деактивировать кибернетические системы и сдаться. Всем будет гарантирована жизнь, согласно пунктам Элианских соглашений, полный текст которых будет передан на этой же частоте. Даю час на размышление, после чего отсутствие связи с вашей стороны будет расценено как отказ от условий сдачи.

* * *

Адмирал Табанов не обманул Волкошина.

На следующий день, после передачи взлелеянной им станции в руки военных специалистов, небольшой автоматический корабль доставил Вячеслава Андреевича на планету, где располагалась засекреченная и законсервированная до поры база космического флота Земного Альянса.

Он не знал, сколько подобных объектов разбросано по неведомым планетам систем Дальнего космоса, одно он почувствовал остро и недвусмысленно: война извратила смысл продвижения людей в неизведанное пространство.

Доставивший его корабль совершил посадку на небольшой космодром, расположенный посреди бескрайнего лесного массива.

Сойдя по трапу, Волкошин невольно остановился, впитывая всем существом два новых, необычных ощущения: воздух пах хвоей, а вокруг стояла гробовая тишь, словно на многие десятки километров вокруг не было ни единого живого существа, кроме него самого.

Позже он с точностью узнал, что первые впечатления не обманули.

Глухой лесной массив, который в иных условиях стал бы образчиком терраформированной территории, был посажен тут не ради людей. Титаническая работа по преобразованию атмосферы и освоению меньшего по размерам материка планеты, конечно, имела дальний, уже послевоенный прицел, но Волкошина, несмотря на свежий, пригодный к дыханию воздух и массу окружающей зелени, не покидало стойкое субъективное ощущение, будто Омикрон являлся исполинским мемориалом, построенным машинами в память людей.

Его чувства можно было понять. Бескрайний, заповедный лес, будто сошедший с иллюстраций древних книг, таил под своей сенью сотни машин, которые исправно функционировали, не обращая никакого внимания на одинокого старика.

Это ли не страшно? В первые дни по прибытии Волкошин много бродил по окрестностям, но стоило ему на минуту забыться, уйти в очарованное созерцание дремучей красоты живых представителей исчезнувшей на Земле флоры, как взгляд вдруг спотыкался о патруль кибернетических механизмов, которые бесстрастно двигались по строго определенным маршрутам, процеживая красоты леса взглядом видеосенсоров.

Здесь, на Омикроне, гений человеческих технологий планетного преобразования так тесно переплелся с безумием техногенной гонки вооружений, что данный синтез вызывал у Волкошина откровенную дрожь…

Он предчувствовал: люди никогда не придут сюда в качестве жителей преобразованного мира, и эта красота будет вечно служить исполинской маскировочной сетью для бездумных и бездушных машин.

Да, отправив его сюда, адмирал Табанов сдержал свое обещание. Но Вячеслав Андреевич жалел о совершенной сделке со своей совестью, запоздало клял себя за минуты малодушия, хотя сопротивляться адмиралу означало бы просто погибнуть, бессмысленно и бесславно.

Нужно делать то, ради чего я прилетел сюда, — мысленно убеждал себя Волкошин.

Это подействовало. Иррациональная жуть понемногу рассеялась, он постепенно адаптировался к окружающей его реальности, и спустя две недели после прибытия на планету Волкошин наконец переступил порог отданных в его распоряжение биологических лабораторий, которые располагались на минус первом уровне огромной, глубоко эшелонированной базы.

Здесь, как и обещал Табанов, имелось все, начиная от аппаратуры биологической реконструкции и заканчивая банком замороженного генофонда, который, как подозревал Вячеслав Андреевич, являлся частью знаменитого земного хранилища, рассредоточенного теперь по сотням подобных баз.

Конечно, по своим масштабам лабораторный уровень не мог сравниться с шестью состыкованными в единую конструкцию колониальными транспортами, но Волкошин уже не обращал внимания на многие вещи. Пораженный диким, с его точки зрения, синтезом растительного мира и кибернетических механизмов, он приступил к работе, одержимый одной целью: как можно скорее вырастить первых людей, дать им необходимые знания, чтобы в случае самого мрачного исхода войны они могли не только продолжить род человеческий, но и занять отведенную им самой природой роль хозяев данного мира, невзирая на его тотальную милитаризацию.

Волкошин понимал, у него нет времени на долгий кропотливый труд. Война могла докатиться сюда вопреки заверениям Табанова, и тогда вялая кибернетическая жизнь законсервированной базы очнется, угрожая всему живому…

Вячеслава Андреевича подвели спешка и старость.

Он с головой ушел в работу, разбив свою деятельность на два этапа. Не уповая на благополучное стечение обстоятельств и не желая пользоваться услугами кибермеханизмов, Волкошин решил, что в первую очередь ему нужны помощники, единомышленники, поэтому он воспользовался ускоренной программой роста первых эмбрионов, установив временную пропорцию их развития как соотношение пяти к одному.

Три года. Такой срок он отвел себе и двадцати эмбрионам для осуществления первого этапа проекта. Указанный срок являлся критичным для самого Волкошина — старость неумолимо давала о себе знать, и он не был уверен прежде всего в собственных силах.

Через три года он окончательно одряхлеет, но к этому времени из камер биореконструкции восстанут пятнадцатилетние подростки — десять юношей и столько же девушек, которые в случае его смерти подхватят инициативу и доведут до логичного завершения все нереализованные стадии проекта.

Он действовал, исходя из худших вариантов стечения обстоятельств, но все равно не смог учесть все нюансы тех сложных исторических процессов, что протекали вне Омикрона.

Несмотря на полученные коды доступа, Волкошин жил вне общей кибернетической паутины, образующей ядро базы военно-космических сил и ее удаленной периферии. Он не мог управлять ничем, кроме отданных в его власть биологических лабораторий, и в этих условиях ему оставалось лишь ждать скорейшего завершения первой фазы роста искусственно зачатых младенцев, в надежде, что их молодой, пытливый разум, снабженный в процессе развития всеми необходимыми техническими знаниями, сможет проникнуть глубже, познать все тонкости автономной планетарной сети и в конечном итоге взять ее под свой контроль, чтобы следующие поколения людей, чьи эмбрионы развивались уже в пропорции два к одному, могли стать полноправными хозяевами этого мира, не сосуществуя параллельно с машинами, а используя их в своих целях, или, на худой конец, просто обезвредив кибернетическую составляющую исполинской военной базы.